После этого - страница 6

Когда оглушительный грохот смолкает, раздается другой звук, настолько привычный, что от него было бы уютно, когда бы не было так грустно. Мамин плач.

Я типа не слышу и снова пытаюсь заснуть.

Я его типа никогда не слышу.

Типа не слышу уже столько лет.

Это меня достало. И все же.

Она в ванной, шумит вода (только ничего не заглушает). Я сажусь на мамину кровать и жду. Она входит – лицо умыто, смазано кольдкремом, блестит, не больно свежее, она одергивает рукав, чтобы спрятать красноту на расцарапанном запястье, и я отвожу глаза – мы так с ней договорились без всяких слов.

– Привет, лапуля, – говорит она. – Пошли смотреть «Друзей»?

Я опускаю голову ей на плечо – знаю, что ей так нравится. И пусть яркие цвета «Друзей» сливаются в кровавую акварель, пусть смех зрителей за кадром заглушает ее всхлипы.

Она почти сразу засыпает. Видимо, приняла таблетку. Или несколько. Часы на тумбочке показывают восемь – всего восемь. Нужно сваливать отсюда.

Я наклоняюсь к туалетному столику Ро и фоткаю, как она красит губы. Задеваю попой ее духи, роняю на пол, Талия ржет, я брызгаю себе на запястья.

– М-м-м, а что это такое?

– «Ж'адор». – Ро старательно изображает французское произношение.

– Фу, прыщ какой вскочил, – жалуется Талия.

– Хочешь, выдавлю? – предлагает Пас, придвигаясь к Талии поближе и разглядывая ее кожу.

– Отвали, ненорма! – орет Талия.

– Ну вы вообще, – говорю я и морщусь.

– А я люблю выдавливать, – сообщает Пас.

– Можно возьму твой консилер? – спрашивает Талия.

– Не обломится, колонизаторка, у меня только для моего оттенка кожи, – отвечает Ро и закатывает глаза.

Пас пожимает плечами, а я роюсь в сумке, выуживаю почти пустой тюбик и передаю Талии. Еще раз проверяю, не пришло ли сообщение от Поппи.

– Достали меня Исайя и его козлищи-друзья, – говорю я – понятное дело, имея в виду Эдисона. Смотрю на Талию, но ей все пофиг, она пялится в зеркало и подмазывает подбородок.

– Зато у Исайи дом что надо, и к нему сегодня люди придут, так что не вякай, подруга, – говорит Пас и показывает мне язык, а я ее фотографирую.

– А Поппи где? – спрашивает Талия.

Все смотрят на меня. Я показываю пустой экран телефона и пожимаю плечами.

– Без понятия, – говорю я.

– Она тебе не ответила? – удивляется Пас.

– Я ей раз двадцать написала. Мы днем собирались встретиться – и ни фига.

Какое-то странное молчание. Непонятный пустой миг, будто без воздуха. Поппи так долго нас всех объединяла. Все смотрят на меня – типа я-то должна знать, где она, но Поппи мне не отвечает. Я снова пожимаю плечами.

Ро встает и кружится – косички взлетают, юбка облегает попу.

– Я как, похожа на шлюху? – спрашивает она. Складывает губки бантиком – бордовые и блестящие на фоне темной кожи.

– До определенной степени, – говорит Талия.

На ней комбинезон с узорчиком. Мне он нравится больше моего летнего платья. Она замечает, что я ее разглядываю.

– Чего?

Я слегка раздуваю юбку.

– На тебе бы клево смотрелось!

– У меня лифчик неподходящий, – говорит она.

– Поменяемся! Ну давай, размер у нас один, а тебе больше пойдет, чем мне.

Она смотрит на меня, прищурившись.

– Вирджиния, нам уже не одиннадцать лет.

В одиннадцать мы менялись одеждой и играли, будто мы близнецы. В те времена дружить было проще. Мне не приходилось бороться за каждую улыбку.

– Как хочешь! Просто хотела сделать тебе одолжение.

Пас (она сидит на кровати) закатывает глаза – но я знаю, что не в осуждение. У нас принято проявлять заботу друг о друге. У нас принято хорошо выглядеть и тащиться от того, что мы хорошо выглядим, и то, что мы от этого тащимся, не значит, что мы какие-то там тупые. У нас у всех правильные черты лица, все мы умеем краситься и одеваться – хотя иногда приходится меняться одеждой, когда Талия недостаточно похожа на шлюху. Пас у нас вообще красавица. Бразильской и настоящей гавайской крови – гладкая золотистая кожа, длинные черные волосы, карие глаза как мятый бархат, но она свою красоту не выпячивает. Если накрасится, выглядит как модель, на нее все пялятся. Сама я не пялюсь, но замечаю, что на нас поглядывают, когда мы идем все вместе. Все вместе, все одно целое, и из нас получается что-то большее, чем сумма нас всех по отдельности или если поделить нас на равные части.