Стефано. Целая бочка. Мой винный погреб под скалой. Если бы не эта бочка с хересом, ни за что бы не уцелел после кораблекрушения.
Тринкуло. Или, заболев от простуды, дрожал от лихорадки, как этот болван. Смотри, а ему понравился херес. Эй, дурачина, хочешь ещё? Стефано, дай ему глотнуть.
Стефано даёт Калибану глотнуть
Стефано. Ну как?
Калибан. О-о, владыка, скажи, на остров с неба ты сошёл?
Стефано. А ты как думал! Прямиком с луны свалился. Ведь прежде жил я на луне. А ты не знал?
Калибан: О-о, ты – мой бог!
Стефано. Да? Тогда приложись к моему евангелию.
Даёт Калибану ещё глотнуть
Тринкуло. Да он сейчас её опустошит!
Стефано. Ничего, я без труда наполню её новым содержанием.
Калибан. Пойдём, я покажу тебе весь остров! Отныне я стану ноги целовать тебе! Прошу тебя, будь моим богом!
Тринкуло. Да этот болван – хитрец и пьянчуга. Как только его бог уснёт, он тут же выкрадет у него евангелие.
Калибан. Хочу тебе я в верности поклясться!
Стефано. Да? Тогда целуй евангелие (даёт поцеловать бутылку). Ну, а теперь клянись.
Калибан. Клянусь, отныне за тобой пойду в огонь и в воду, о, мой человекобог!
Тринкуло. Вот умора! Ай да болван! Из ничтожного пьянчужки бога себе сотворил!
Калибан. Почему он надо мной смеётся?
Стефано. Не слушай его! Хочешь, назначу тебя главнокомандующим или моим знаменосцем?
Тинкуло. Главнокомандующим ещё куда ни шло, поскольку командовать тут некем, а вот знамя ему точно не удержать. Смотри, как его разобрало, на четвереньках еле стоит!
Стефано. Помолчи! Дай ему сказать.
Калибан. О, бог мой, позволь лизнуть тебе сапог?
Тринкуло. А больше ничего лизнуть не хочешь?
Калибан. Ты на что намекаешь?
Тринкуло. Я намекаю на то, на чём сидят (в сторону) на горшке.
Калибан. О-о, бог мой, я готов лизать тебе всё, что прикажешь!
Тринкуло. Сразу видно искренне верующего и беззаветно преданного человека. Стефано, дай ему за это ещё разок приложиться к твоему евангелию.
Стефано даёт Калибану глотнуть
Калибан. А этому насмешнику служить не стану. Не дай меня в обиду, государь!
Тринкуло. Ха! Я не ослышался, этот дурак сказал – «государь»?
Калибан. Да он опять смеётся надо мной? Убей его!
Стефано. Тринкуло, предупреждаю, если ты не перестанешь издеваться над этим ангелом, придётся посчитать твои рёбра.
Калибан. Спасибо, государь! Клянусь… дай приложиться к твоему евангелию… (лакает). О-о, божественный напиток! Не знаю, на небе я уже или ещё на земле!
Тринкуло. Ты вроде бы хотел поклясться?
Калибан. Знаю без тебя!
Тринкуло. Тогда клянись. Стефано, пусть клянётся на твоём евангелии.
Калибан (кладёт лапу на бутылку). Клянусь, отныне на острове ты для меня бог, владыка и государь, а я покорный лизальщик твоих сапог!
Тринкуло. Аминь.
Стефано. Ну, а теперь споём наш гимн!
Поют:
Чихать на всё, плевать на всё —
Свободны мысли наши!
Чихать на всё, плевать на всё —
Свободны мысли наши!
Занавес.
Потом начались танцы. Евдокимов костюма не снимал и ходил героем, и далеко не сразу заметил, как одна чернявая девица при взгляде на него закрывает ладонью рот и отворачивается. Ему это наконец надоело, и он пригласил её на танец.
Так началось их знакомство. Тогда он уже играл в вокально-инструментальном ансамбле в местном клубе и очень этим гордился. В училище занимался на отделении «Музыкального искусства эстрады», Аня – фортепьяно и академическим вокалом. Особыми данными она не располагала и, понимая это, подумывала о преподавательской работе. Евдокимов же был одним из лучших и по окончании училища поступил на третий курс Московского института культуры по классу композиции, который мог бы и не окончить по причине свалившейся на него сначала подпольной, а потом, благодаря перестройке, всероссийской славы. Это было время самых драматичных отношений. В училище они друг на друга наглядеться не могли, а тут…
