– Видимо так. И да, чтобы не смел спать, пока я не вернусь, – не дождавшись ответа, Леман открыл дверь и вышел на улицу.
Воздух был свежим и немного прохладным. Легкие дуновения ветерка доносили до чувствительного носа Черного Креста множество разнообразных запахов, приятных и не очень. Иногда ему хотелось, чтобы его можно было как-то отключать, но на службе острое обоняние изрядно помогает, что есть, то есть, потому приходилось мириться с некоторыми побочными эффектами.
Пройдя по дорожке, ведущей через широко раскинувшийся газон, солдат вышел с территории особняка через главные ворота, на страже которых на этот раз находился обычный человек. Увидев приближающегося Лемана, охранник с благоговением во взгляде отпер ему ворота и при этом не вымолвил ни слова.
Поступив аналогично и лишь кивнув ему в знак благодарности, солдат заметил, как благоговение во взгляде охранника в разы увеличилась. Леман отвернулся и хмыкнул, представляя, как этот новенький (этого охранника он еще не видел), вернувшись домой после ночной смены, будет рассказывать своим родным о том, как с ним поздоровался – пусть даже и без слов – Черный Крест!
Леману, обладающему данным титулом относительно недавно, это было весьма лестно. Не переставая ухмыляться, он хрустнул шеей и надел на голову тонкий капюшон.
Не имея никакого предварительного и не задавая себе никакого определенного маршрута, Леман повернул направо и просто двинулся вдоль дороги, куда его глаза глядят. Чувствуя, как пистолет то и дело упирается в поясницу, он незаметно поправил его, оглядываясь при этом по сторонам.
На улице ему почти никто не встречался, и уж тем более никто не обращал на него внимания. Из-за этого Леман любил ночные прогулки намного сильнее, чем дневные. Он принимал участие в жизни резервации, как обычный ее житель, но при том оставался невидимым, словно призрак, как и подобает Черному Кресту.
Решив в конечном итоге дойти до центра города, он завернул сначала налево, прошел до конца улицы, затем вновь повернул налево, затем направо и оказался в районе с частными домами, который считался самым престижным и богатым во всей резервации.
Осматривая двух, трех и даже четырехэтажные жилища, в одном из них Леман случайно застал сцену семейного празднества. Остановившись и присмотревшись, через окно он увидел большую столовую, заполненную людьми: женщинами, мужчинами, парой подростков и одним ребенком лет трех-четырех. Все они были в праздничных красных и желтых колпаках, а под потолком летало несколько связок красивых шаров. День рождения, судя по всему.
Говорили они так громко, что даже для человеческих ушей были бы легко слышимы, чего уж говорить об ушах Лемана. Он четко различал каждое слово. Вдруг свет в столовой резко убавился (но не до конца), и какой-то мужчина, которого звали Томом, если верить сопровождавшей его женщине, вынес большой торт, в котором горела всего одна свеча в форме цифры четыре. Послышалось пение. Сначала оно было вразброд, но спустя несколько секунд, когда все почувствовали ритм, стало упорядоченным.
С интересом наблюдая за этой сценой, Леман вдруг пересекся взглядом с одним пареньком-подростком, который был лет на пять младше него самого. Юноша нахмурился так, словно смотрел на шаловливого ребенка, которого заподозрил в краже яблок со своего участка. Но спустя мгновение выражение его лица сменилось, и он поднял руку и помахал ею с приветливым выражением на лице.
