– Так вы уникум? – Алекс раздвигает губы в иронической улыбке.
– Не думаю. Просто… Мои глаза не привыкают к темноте, как многие другие глаза. Такая вот особенность организма.
– И давно она у вас?
– С детства.
– Забавно. Теперь пришло время взглянуть на доски.
– Мы возвращаемся в отель?
– Куда же еще? Доски ведь хранятся там?..
Я могла бы провести Алекса другой дорогой, а вовсе не той, какой мы пришли, – лишь для того, чтобы он в полной мере ощутил всю прелесть сине-белой Эс-Суэйры, ее крытых улочек, ее таверн, где подают жесткое верблюжье мясо и вкуснющую рыбешку «сибас»; ее шероховатых обветренных стен с запахом туи, тамариска и можжевельника, и еще чего-то, что вовсе не нуждается в переводе… как бы не так! – Алекс Гринблат далек от поэзии маленьких портовых городов.
Его не прошибешь.
Самое ужасное, что я и сама начинаю думать об Эс-Суэйре как об отстойнике, канализационном сливе, прибежище лузеров, которым остается только покачиваться на грязных волнах, гонять в футбол на пляже, усеянном нечистотами, и коротать ночи в номерах сомнительных гостиниц. Что-то очень важное проходит мимо меня.
Подозреваю, что это «важное» – и есть сама жизнь.
Алекс молчит.
Он молчит до самого отеля; чтобы попасть к Доминику, нам нужно подняться на второй этаж, пройти по коридору в самый конец, снова спуститься на первый и снова пройти по коридору, заканчивающемуся тупичком с одинокой дверью. Там и находится жилище Доминика: что-то вроде двухкомнатной квартирки, одну комнату занимает сам хозяин, еще одну – его знаменитые доски для виндсерфинга.
На ресепшене нет никого, кроме скучающей Фатимы, жены Наби. Фатиме чуть больше двадцати, у нее двое мальчишек-близнецов, Джамаль и Джамиль, слишком беспокойных, чтобы их ждала судьба флегматичного Наби. Я знаю, кем станут Джамаль и Джамиль, когда вырастут:
не Рональдо и не Рональдиньо – Хасаном и Хакимом.
Фатима раскладывает пасьянс.
– А где Доминик? – спрашиваю я.
– Хозяин ушел к себе.
Бесконечный пасьянс Фатимы никогда меня не занимал, и цели, которые она преследует, раскладывая его, мне неизвестны. Карты, впрочем, тоже. Вместо традиционной колоды и традиционного набора мастей – аккуратные квадраты из плотного картона. Каждому краю квадрата соответствует обрывок изображения, отсюда, с противоположной стороны стойки, мне видна нижняя половина лошади и одинокий башмак – бабуш. Значит, где-то есть верхняя половина лошади и второй башмак. Фатима поворачивает один из квадратов, подгоняет его к соседнему – и на бледно-сиреневом фоне возникает силуэт дворца Бахия. Не тот, каким его обычно снимают для туристических проспектов, – первозданный. Просто дух захватывает!
Мне стоило бы повнимательнее присмотреться к рисункам на квадратах.
И я обязательно это сделаю, но сейчас важен только Доминик. И его доски.
Кивнув Фатиме, я поднимаюсь по лестнице, Алекс следует за мной. Вот и площадка с зеркалом и стеклянным шкафом для забытых в номерах вещей. Чтобы пересечь ее, хватит и пяти секунд, но мы задерживаемся еще на минуту. Все из-за Алекса, от его взора ничто не ускользнет. Он топчется возле шкафа, внимательно разглядывая его внутренности.
– Вам не кажется, что что-то изменилась, Саша?
– Что там могло измениться, Алекс?
– Кое-чего недостает.
Напульсник, медальон, ремень, статуэтка Мэрилин и статуэтка Будды. Музыкальная шкатулка тоже на месте, о чем мне толкует Алекс?
