Мысли поначалу вихрем крутившиеся в голове, замерли и поползли усталыми улитками.
Как, такое может быть? Его Люда и… Нет, нет, нет, он ошибся, просто ошибся, мало ли похожих людей. Он начал лихорадочно вспоминать, во что была одета жена утром. Да, вроде, как всегда – строгий темно-синий костюм, нет, нет… Жара, на улице жара. Она надела льняную и при этом безумно элегантную, как ему казалось, светло-серую пиджачную пару. Точно! Юбка чуть выше колен оттенявшая загар гладких ног и приталенный пиджак на одной пуговице, а под ним шелковая полупрозрачная блузка с рукавом три четверти – точно!
А, эта сидевшая в машине?
Он до боли зажмурился, восстанавливая в голове только что увиденное. Так, так, так. Кисть с зажатой сигаретой. Дальше гладкая загорелая рука, острый бугорок локтя и… и… и плечо!
Егор облегченно выдохнул, только сейчас заметив, что все это время не дышал. Плечо – голое, круглое и красивое! И что-то такое красное, легкое и на тонких бретельках. Так что, это была не она. Нет, не она – не Люда.
Он успокоил себя, хотя в глубине души…
В глубине души он знал – что-то не так. Они не спали вместе вот уже несколько месяцев. Точнее спали, но каждый под своим одеялом. Он даже не помнил предлог, под которым жена достала второе одеяло, толи ей жарко было, толи наоборот холодно. Последний раз они занимались любовью в начале неожиданно холодного июня. Он тогда пришел домой ближе к полуночи, жутко уставший и злой. Не поев, и даже не приняв душ, что для него было редкостью, завалился спать. А под утро, когда начало светать, он проснулся от того что ощутил руку Люды на своем животе. Не поняв спросонья, в чем дело он хотел сбросить её, но мягкая ладошка, приподняв резинку трусов, нежно погладила его член, и Егор мгновенно возбудившись, ужом, скользнул под одеяло жены.
Егор прекрасно помнил этот момент, так как до этого у них был месячный перерыв, а потом так внезапно. Он помотал головой, отгоняя воспоминание, сегодня, край завтра он выяснит всё. И это внезапное охлаждение к нему и где она была сегодня вечером.
Он, конечно, ничего не выяснил. Не смог. Порывался спросить, уже открывал рот и не мог. Не мог! Не мог и все тут.
Он ненавидел себя за эту слабость, ненавидел её за то, что она одним своим присутствием превращает его из веселого зубоскала, жесткого как рессорная сталь и гибкого как ивовый прут, в безвольную тряпку.
Егор не сумевший выяснить всё напрямую начал следить за женой – во сколько уходит, когда приходит. Явных изменений он не обнаружил. Да и сложно было что-то заметить, когда сам бываешь дома набегами.
Вот только во взгляде Людмилы он начал замечать безразличие и отрешенность, частенько сменяемые раздражением и брезгливостью что ли? А, хуже, последнее время она всеми силами старалась избегать его прикосновений, даже самых невинных и мимолетных, что бесило и обижало его больше всего.
Её любовь ушла, это было очевидно даже такому слепцу как Егор, но почему и когда это произошло, он не знал. Выяснить же не хватало духу.
Она не любила его, а он?
Он, любил?
Любил…
Любил и ненавидел одновременно. Эта гремучая смесь из противоположных чувств сильно отравляла ему жизнь. Заставляла нервничать и срываться, конечно же, на работе. И всё чаще он замечал – любви остаётся всё меньше, буквально на самом донышке, а вот ненависти… С ненавистью было сложнее.
Не смотря на жуткую загруженность и вытекающую из этого тупую усталость, он оставался обычным молодым мужчиной с обычными для мужского племени потребностями, если не в любви то в сексе, если не во внимании, так хоть в интересе к собственной персоне.
