Последнее и единственное - страница 14

   Если б из этой первобытной красы исчезла волшебным образом женщина с толстыми ногами, назойливо-участливыми глазами без ресниц и безостановочным языком…

   Усилием воли Зеу заставила себя перестать думать о Нелиде. Принялась вспоминать Будра, которого им предстояло найти сегодня. (Если они ищут его, вглядываясь в каждый квадратный метр травы, и если лес не наполнен его криками о помощи, это может означать, что… случилось нечто в высшей степени грустное и непонятное?)

   Впереди показалась канава глубиной метра два и шириной около метра. Секунду поколебавшись: обойти ли перепрыгнуть? (если обходить, вплотную окажется Нелька с ее ногами) – Зеу прыгнула. Как чертик из табакерки, выскочило воспоминание: ей три или четыре года, такая же канава на прогулке в лесопарке. Можно обойти – всего-то пять шагов влево, но обходить не позволено. Приказ: прыгай! Страх, пригвоздивший к земле, и паника. Что ужаснее: упасть и сломать ноги или ослушаться, вызвав его гнев?.. Тогда еще жива была мама, и она, кажется, уговаривала разрешить ей обойти злосчастную канаву. Но он был непреклонен. Мама… смутный образ нежности и робости. Она умерла, когда Зеу было четыре – покончила с собой. Он врал ей долгое время, говорил, что мать их бросила, укатила на север с любовником, но как-то – ей было лет десять, проговорилась соседка: никуда не уезжала, повесилась. Не дома, нет, пожалела кроху, не стала ломать ей психику: ушла в лесопарк поздно вечером. На кожаном ремешке от пальто…

   Нет-нет, вспоминания сейчас не к месту! Нужно – о Будре.

   Возможно, пропавший завхоз всех дурачит, как предположил Шимон. (Или Губи?) Он довольно загадочное существо, завхоз Будр. И в остров он влюблен, это точно. Почему бы ему и в самом деле не остаться тут насовсем? Они неплохо сочетаются вместе – старик Будр и остров. Передвигается он неслышно, какой-то охотничьей или индейской походкой, говорит мало и мягко и, поднимая глаза из-под песочных бровей, смотрит на всё сразу и ни на что в отдельности. Нелька утверждает, что он сторонится людей, потому что слишком их изучил и наперед знает, что они скажут или сделают. Исчез он таинственно (Нелька впереди засвистела, свист был прерывистый, фальшивый и тонкий), и Велес волнуется и не умеет этого скрыть, и они будут искать до ночи и, может быть, целую ночь. (Нелька старалась выправить свист в изворотливую мелодию, но это плохо получалось: угловатые звуки рвали хрупкие перегородки мелодии, к тому же к свисту стала примешиваться хрипотца, и Нелька затихла.)

   Зеу резко остановилась. Постояв три секунды, она подошла к изогнутой старой лиственнице и взялась за нее руками. Прижалась щекой к коре и потерлась о теплый лишайник. Глаза ее неестественно напряглись, а ладони ослабли и медленно опускались вдоль ствола, царапаясь о кору.

   В двух шагах от нее лежал на спине Будр. Он был мертв.

   Зеу отстранилась от дерева, с трудом удерживая равновесие, подошла к самому его лицу и присела на корточки. Впервые она видела так близко перед собой труп человека. Не официальный, чопорный, подкрашенный и отутюженный – в гробу, не аморфно-безликий – в морге, а живой, настоящий труп. Человек, который еще вчера ходил, улыбался, завтракал, – лежал перед ней навзничь. Совсем остановившийся, непонятный.

   Зеу осторожно отвела волосы с его лба и прислушалась. Она не знала, зачем затаила дыхание и что надеялась услышать. Вместе со страхом, парализующим движения, замедляющим бег сердца, она ощутила какую-то нежность, зарождающуюся внутри… а может, извне ее? Нежными были глаза, обращенные к мертвому, ладонь, распростертая над его лицом, нежным было дыхание. С изумлением она чувствовала, как волна какой-то заострившейся теплоты, спокойствия и ласки, исходящая от Будра, подхватывает ее, обволакивает и уносит.