Последнее лето перед революцией - страница 5

Пииии… Жжж… Бах!!!

Свист бомб, грохот снарядов. Канонада артиллерийской стрельбы.

Дикие крики раненых солдат.

Страшный саундтрек войны.

Но Николай его не слышит.

Вместо взрывов – приятная музыка.

Император сидит в полутемном зале провинциального синематографа и украдкой поглядывает на одиннадцатилетнего сына. Тот весь растворился в событиях, происходящих на экране. Военная хроника – его любимая. Цесаревич Алексей готов часами стоять на карауле у отцовской палатки, он собрал детскую «роту» из 25 сверстников и учит их маршировать, а еще своими руками вырыл себе настоящий окоп на берегу Днепра.

«Совсем как я в его возрасте», – с умилением думает Николай, вспоминая, как запоем читал «Войну и мир», пролистывая скучные страницы про мир26 – сражения куда увлекательнее! А у Алексея есть чудесная возможность перенестись на поля невымышленных боев без всякого риска для его чрезвычайно хрупкого здоровья – благодаря этой замечательной новинке, синематографу.

Этим летом в могилёвском городском театре, приспособленном под показ фильмов, многолюдно, и публика столь же блестящая, как и в петербургской «Паризиане». Ведь Могилёв теперь – военная столица Российской империи! При прежнем главнокомандующем, великом князе Николае Николаевиче, город походил на строгий военный лагерь. Но сейчас здесь сплошная светская суета, интриги, сплетни… Аристократические мотыльки вьются вокруг мучительно притягательного светоча, который может и согреть, и опалить… Император здесь.

Вслед за монархом в маленький белорусский город переехал Двор, все командование, тысячи высших офицеров страны, именитые дворяне. Узкие улочки Могилёва заполнились автомобилями, в гостиницах «Бристоль» и «Метрополь» не осталось свободных мест. Город на Днепре не узнать – сколько невского лоска, сколько культурных событий, сколько бурных романов и захватывающих сплетен!

Вот как описывают этот период белорусские историки: «Очень быстро губернский город превратился в царскую резиденцию с соответствующим антуражем. Военные проблемы для многих отходили на второй план. Могилёвские девушки восхищались и флиртовали с офицерами Ставки… Для того, чтобы Николаю II было удобнее добираться до церкви, в апреле 1916 года туда была проложена асфальтовая дорожка от дома губернатора, где жил самодержец. Сделали ее за личные средства царя. За государственные же, в частности, приказом министра путей сообщения, в Могилёв доставили небольшую паровую яхту, на которой император летом совершал прогулки по Днепру».

Миссии и посольства европейских стран тотчас передислоцировались из Петербурга в Могилёв. Так, например, в августе 1916 года в Белоруссию прибыл посол Англии сэр Джордж Уильям Бьюкенен, чтобы вручить Николаю Орден Бани – символ особого рыцарского достоинства. Злая ирония судьбы! Меньше чем через год Николай будет отчаянно, без всякого уже достоинства, просить Британию спасти его от собственного народа; но одно дело – дать орден, и совсем другое – приют опальному монарху. Английский король Георг откажет двоюродному брату, испугавшись повторения петроградской кровавой бани – только теперь уже на берегах Темзы.

Но вернемся в душное лето тысяча девятьсот шестнадцатого. Как вспоминают сами могилёвцы, в те годы в городе было много иностранных военных представителей: «Генерал Бартельс, мрачный и насупленный грузный старик, был всегда чем-то недоволен. Серб был в восторге от русских. Французы тихо сидели в гостинице. Лишь иногда их представитель – генерал Жанен – появлялся на вокзале. Итальянцы красовались. Они выходили на наши маленькие улицы со специальной целью показать себя. И, действительно, было что посмотреть. Голубые, яркие пелерины, перекинутые через плечо, красивые южные лица, важная осанка, все в них приводило провинциалов в восхищение. Они бывали в театрах, клубах и не одно женское сердце, постаревшее за эти годы, начинает усиленно биться при воспоминании о их генерале, графе Ромей. Выделялся из всех японец Обата. К японцам вообще русские относились с любопытством. Маленький народ, которого не удалось закидать шапками, всегда вызывал в нас интерес. Обата был типичный сын своего народа. Он весь жил Японией и ее интересами. И в Ставке его ничто не интересовало, кроме того, как всякое событие может отразиться на интересах его родины. Он не страдал за наши неудачи и не радовался нашим успехам. Он наблюдал.