– Напрягать зрение и выпускать нити нужно одновременно, – сказал Мальстен, понимая, какое раздражение вызывает у Даниэля своими очевидными советами.
Мейзнер поджал губы и попытался проделать это, однако через несколько мгновений сокрушенно покачал головой.
– Дани прав: как только пытаешься выпустить нити, олень сразу расплывается перед глазами. Я не понимаю, как можно одновременно и выпускать нити, и концентрировать зрение. Сбивается либо одно, либо другое.
– Сдается мне, ты нам чего-то недоговариваешь, Ормонт, – прищурился Даниэль.
Мальстен внимательно посмотрел ему в глаза. Даниэль уже выказывал ему свою подозрительность, пытаясь обвинить в скрытности. Его выпады не приносили результатов и никому не упрощали жизнь, но он, похоже, решил упорствовать.
– У меня нет никакого секретного приема, чтобы прорываться сквозь красное. Вы все могли научиться этому навыку у Цаи, однако никто почему-то не научился. Так что дело исключительно в опыте и практике, а не в том, что я недоговариваю, – спокойно ответил Мальстен.
Даниэль громко выдохнул через нос, едва сдерживая злость, однако крыть ему было нечем, и он смолчал.
– Проще договориться с Бенедиктом Колером, чем научиться чему-то у Цаи, – усмехнулся Конрад, наблюдая за продолжающейся немой перепалкой с легкой тревогой. – Давайте все успокоимся, – предложил он. – Мы тренируемся уже не первый час. И, если уж на то пошло, не первый день. Рано или поздно начнет получаться. Нужно просто немного терпения.
– Как будто у нас есть все время мира, – буркнул Даниэль.
Мейзнер Хайс все это время упорно, как подобает прилежному ученику, пытался повторить то, о чем говорил Мальстен, однако успеха так и не добился.
Олень продолжал метаться, усложняя задачу концентрации.
– Может и правда попросить леди Аэлин нам помочь? – осторожно спросил Мейзнер, глядя в сторону. Аэлин Дэвери, демонстративно одетая в красные одежды, как раз шла в сторону лагеря. – Леди Аэлин! Можете подойти?
Охотница остановилась и недоверчиво оглядела собравшуюся компанию.
Мальстен напряженно посмотрел на нее. Слова о том, чтобы она не реагировала на просьбы данталли и занималась, чем сама захочет, застряли в горле.
Прошло уже много времени с тех пор, как состоялся их разговор, в котором Мальстен рассказал, почему оказался в красной накидке тогда, в Грате. С того самого времени они с Аэлин почти не разговаривали, а в редких случаях, когда все же говорили, почти не затрагивали животрепещущих тем. Если случалось их коснуться, то дело почти всегда кончалось перепалкой, после которой Аэлин надолго уходила в лес или на охоту в близлежащие города. Спать они в последнее время стали раздельно: сначала Мальстен старался приходить в постель, когда Аэлин уже спала, а после и вовсе оставался на ночь в кресле покойного аггрефьера во второй комнате дома. Он думал, что увеличение дистанции даст нужную передышку, после которой им удастся нормально поговорить. Однако, похоже, нежелание давить на Аэлин вызывало у последней только большее раздражение. Что бы Мальстен ни делал – он чувствовал, что все делает не так. Он не знал, как подступиться к Аэлин, понимая, что она справедливо презирает его. На языке то и дело вертелся вопрос, почему она продолжает возвращаться сюда, если испытывает только злость и неприязнь, однако задать его Мальстен не решался. Вдруг тогда она и вправду уйдет? Между тем, чтобы потерять ее навсегда, и выносить ее изменившееся отношение, он малодушно выбирал второе.
