– Эй, отправь новогоднюю открытку этому бандиту из Грузии, засевшему в Кремле. И скажи ему, что скоро мы снова отправимся на восток со своими «Королевскими тиграми». Тогда он уж точно заткнется! – выкрикнул он в ответ.
Эта «находка» по поводу «Королевских тигров», 69-тонных тяжелых танков, которые не брали ни русские, ни английские, ни американские снаряды[4], похоже, произвела эффект, потому что большевики снова «обмякли». Они предложили обмен рождественскими подарками. Особенно им хотелось поменяться с нами табаком и сигаретами. Но их махорка, что-то вроде трубочного табака, ужасная коричневая субстанция, которую нам приходилось иногда пробовать, когда не было другого выхода, и по которой мы начинали с презрением судить о России… нет, мы не хотели такого обмена!
– Очень хорошая марка папирос, «Авиатик», – выдал один из голосов, обращавшихся к нам с той стороны от железнодорожной насыпи.
«Авиатик» у русских считался одной из лучших марок табака.
– Хорошо! Получишь пачку прекрасного немецкого табака за четыре пачки своего «Авиатика», – решился один из наших товарищей, который уже долго тщетно пытался обменять пачку этого табака, пересушенного и мелкого, как пыль, у нас в роте. Но в любом случае этот табак был лучше, чем русская махорка, так что он собирался поступить с большевиками вполне по-честному.
Они оба выбрались из траншеи и приблизились друг к другу. Это была странная встреча между Востоком и Западом. Высокий солдат СС был одет в белый маскировочный камуфляж, он держался уверенно и невозмутимо, будто смерти и не существовало, как бы подтверждая старый девиз «morituri te salutant»[5]. Коренастый солдат Красной армии, внешне похожий внешностью на эскимоса, был в ватнике; он имел какую-то качающуюся, дерганую походку. Не успели они подойти друг к другу, как откуда-то с дальнего поста засвистела пуля: там наверняка не знали, что происходит, и не стали раздумывать, увидев две фигуры на снегу. Оба гигантскими прыжками бросились наутек друг от друга и под сопровождение вспышек с обеих сторон скрылись в укрытиях.
– Ну, теперь-то ты точно наделал в штаны! – сразу же крикнул кто-то вернувшемуся бойцу, попытка обмена которого закончилась так неудачно.
Но тот, очевидно испытывая чувство досады и злости за свой недавний страх, лишь невнятно что-то пробурчал в ответ, явно нечто непристойное.
Пока мы так, «как в мирное время», общались со смертельным врагом, о том, что происходит на нашем участке, успели доложить в штаб дивизии. Заподозрив, что это может нанести ущерб, командир дивизии отдал приказ нацелить все имеющееся оружие на участок перед нашим сектором обороны в готовности немедленно открыть огонь, если произойдет что-то непредвиденное. Но вокруг было все так же тихо и мирно. Постепенно установилась тишина. А вскоре наступил рассвет, и большевикам с передовой позиции пришлось отправляться назад, если они не хотели в качестве трупов улечься в промерзшую землю Курляндии.
Еще несколько дней наша рота оставалась у той безжизненной груды камней возле поселка Бункас, крошечной, будто дерьмо мухи, точки на карте. За это время ничего особенного больше не случилось. Пулеметная позиция, которую Иванам удалось расположить так, что она доставляла столько хлопот командирскому бункеру, ушла в небытие: новогодний привет от наших минометов.
2 января из штаба дивизии поступил приказ захватить на участке перед нашим сектором пленных. Из сектора южнее нашего куда-то испарилась целая русская армия, и поскольку в штабе ожидали, что в ближайшее время против нас начнется большое наступление русских, то там считали, что исчезнувшая армия теперь занимала фронт перед нами. В штабе хотели точно прояснить обстановку.
