***
На следующий день Рене и Рита запланировали велопрогулку недалеко от Берна. Рене хорошо знал места и выбирал маршруты, по которым Рита могла проехать на городском велосипеде. Девушке нравились эти моменты, когда она, как в детстве, катилась с горки, ловя ажурную тень листьев на своем лице, любуясь рассеянным, мягким светом, проникающим сквозь густую зелень, вдыхая свежий лесной воздух. Она словно переносилась туда, на много лет назад, в свое детство, и снова ощущала себя на даче у бабушки, где во время летних каникул без устали крутила педали, предвкушая поджидавшие ее незабываемые приключения и невероятные открытия.
Немного проехавшись по лесу, они сделали привал, перекусив каким-то энергетическим батончиком и просто улучив возможность поболтать. Глядя на Рене, Рита рассуждала, что никогда раньше не подумала бы, что мужчина в велосипедках может выглядеть привлекательно, однако ее спутник, судя по всему, сделал невозможное: обтягивающие штаны на нем смотрелись просто сногсшибательно. Однако сама Рита установила полное табу на всякого рода леггинсы в своем гардеробе и каталась в обычных джинсовых шортах и хлопковой футболке с черной надписью «огонь + лед», приобретенной недавно на доход, полученный от продажи своих картин. Несмотря на то, что ее гардероб был минималистичен, в отношении Риты к своему внешнему виду было несколько черт, по которым можно было догадаться о ее неевропейском происхождении: она любила платья и женственные образы, делала цветной педикюр и сушила волосы феном с круглой насадкой, чтобы придать своей голове аккуратный вид. Велосипедки, да еще с валиками под пятой точкой, чтобы смягчить все неудобства от жесткого седла двухколесного друга, не прошли ее кастинг. В конце концов, это же было просто нелогично делать велосипедное сиденье неудобным, чтобы создавать впоследствии комфорт за счет поролона в штанах!
Она улыбнулась своим мыслям, и это не укрылось от Рене.
– Наконец-то, – сказал он, – ты в последние дни сама не своя.
– А какая же я? – Рита посмотрела на него с вызовом.
– Нуу… – он подбирал слова, – грустная. Тихая.
– Да ну? – девушка даже развеселилась. – А обычно я какая? Что-то не припомню, чтобы я была звездой вечеринок.
Ей тут же подумалось, что она лукавит: она была в этой роли минимум два раза, но не в этой жизни. Не в жизни с Рене. Если к этому периоду ее существования вообще могло быть применено столь сильное по своему значению слово.
Он не уловил ее сарказм.
– Обычно? Ты чувственная. Вдохновленная. Задумчивая. Очень глубокая. Ты умеешь слушать, как никто другой. Иногда мне кажется, что твои огромные глаза заглядывают прямо в душу. Таинственная. Тебя сложно разгадать, ты словно книга, написанная иероглифами. Кажется, ты постигла смысл бытия, но тебя настоящую никто не знает. И еще кое-что… Ты очень сексуальная, когда творишь, Рита, и мне каждый раз сложно удержаться, чтобы не овладеть тобой прямо в мастерской.
Тут лукавил Рене, потому что обычно он и не думал сдерживаться, и каждый раз Рита терялась в догадках, что на него нашло, когда она хватала его за обнаженные плечи перепачканными краской руками, оставляя разноцветные следы от пальцев на его коже и отбрасывая в сторону белое махровое полотенце, обвязанное вокруг его крепких бедер. Бедер, на которых теперь красовались лосины.
– Мда? – Рите польстило его признание, и она немедленно представила себя в забрызганном краской комбинезоне и с неровно повязанной косынкой на голове, направляющую горячую струю фена на только что законченную картину. Что может быть эротичнее?
