Но дед уперся, и ни в какую. Держится за эти окна, как за святыню. Дурной, ну.
Открыв дверь своими ключами, Настя ввалилась в прихожую и швырнула пакеты на пол. Вспомнила про десяток яиц в пластиковом лотке, ойкнула и полезла проверять. Два все-таки разбились, протекли мутноватым белком.
Настя тихо выругалась. Захлопнула за собой дверь, стянула шарф и крикнула:
– Деда, я пришла! Встречай дорогую гостью.
Тишина в комнате. Обычно дед, едва заслышав ворочающийся ключ в замочной скважине, сразу же спешил на встречу.
А тут – тишина.
У Насти подогнулись колени. Она давно уже приходила сюда, отгоняя от себя мрачные мысли – а вдруг ему станет плохо? Он упадет в ванной, разобьет голову. Он сломает бедро и пролежит сутки, не в силах позвать на помощь. У него подскочит давление, а таблеток не будет под рукой.
Он тихо, прямо во сне, возьмет да и…
– Деда! – позвала она, сбрасывая ботинки.
Настя пыталась о плохом не думать. Да, дед старенький уже, за восемьдесят, но какой он бодрый! Сам солит рыбу. Сам пылесосит. Углы, конечно, зарастают пылью, а в мусорном ведре гниет картофельная кожура, но… Но разве он позволит за собой ухаживать?
И вообще, даже не думай об этом.
– Деда!– из горла вылетел слабый писк, и Настя бросилась в комнату.
Дед сидел на кровати, сжимал в руках махровое полотенце со свекольными росчерками. Склонившись, он недоуменно рассматривал слипшиеся ворсинки.
– Дедушка… – голос перехватило, и Настя шагнула ближе.
Дед поднял на нее глаза – бесцветные и растерянные, будто детские. Настя присела на кровать, сжала прохладную руку.
– Что такое? – голос задрожал. – Плохо?..
Дед задумчиво глянул на внучку, стиснул полотенце в руках.
– На-а-мальна…
Только вот левая половина его лица не двигалась.
Ужас, проступивший в Настиных глазах, был почти осязаемым. Дед чуть качнулся в сторону, видимо, испугавшись этой гримасы, но Настя уже взяла себя в руки:
– Дед, спокойно, – твердо сказала она, и даже дрожь схлынула. – Скажи мне, как тебя зовут?
Он всплеснул руками, отвернулся. Заторможенный, слабый. А ведь счет идет на часы.
– Деда, – позвала Настя голосом, не терпящим возражений.
– Што я тебе-е, совсем ду-уак?
– Скажи мне свое имя. Пожалуйста. Это важно.
Он чуть пожал плечами, открыл рот и… ничего не ответил. Пожевал губами, словно пытаясь нашарить нужное воспоминание, а потом снова растерянно глянул на нее.
– Семяшкин… – подсказала она, и дед кивнул. Но имя так и не вспомнил.
Думай. Вспоминай. Асимметрия лица – раз. Не может вспомнить имя – два. Что третье?!
– Руки! – она слетела с кровати, и дед снова качнулся. – Деда, вытяни руки перед собой. Пожалуйста, не спорь и ничего не говори! Просто вытяни.
Он вытянул. Левая рука приподнялась, но слабее, чем правая.
Инсульт. Это инсульт.
– Сиди и ни о чем не беспокойся, – бодро сказала Настя, улыбнулась даже и побежала в коридор.
– Э-э! – крикнул дед ей в спину, но нужно было спешить.
Она нашла телефон в куртке. Набрала «03», не сработало. Это же мобильник, черт! Позвонила в «112». Гудки. Гудки. Быстрее, ну!
– Оператор сто двенадцать, слушаю вас, – голос показался ей до ужаса спокойным и беспечным. Настя стиснула телефон.
– Здравствуйте. Дедушка, Семяшкин Валерий Николаевич, восемьдесят три… четыре года. Плохо говорит, лицо перекошено, руки слабо поднимает.
– Когда дедушку в последний раз видели?
– Что?..
– Когда видели его в последний раз? Раньше бывали нарушения речи?
