Заснеженные улицы проносились за окнами, но Настя ничего не видела. Она смотрела на деда так, словно никак не могла насмотреться.
Гладила его редкие волосы – тоненькие и пушистые. Заглядывала в выпученные, по-детски распахнутые глаза – внутри этих глаз самого деда почти и не осталось, зрачки затопило болью и непониманием. Но дед видел Настю и чуть успокаивался.
– Я с тобой, держись только…
Она не знала, что надо говорить в таких случаях. Не знала, что правильно, а что нет. Она подскакивала на кочках, она молилась богу, она уверяла деда, что его посмотрят и отправят домой.
Дорога заняла сразу несколько Настиных жизней. Дед дышал все тяжелее, и она боялась, что он попросту задохнется. Цеплялась за скрюченную ладонь и пыталась передать через сплетенные руки свои силы – она как-то читала статью об энергетических потоках, чушь конечно, но сейчас во все поверишь.
– Держись, деда. Почти приехали, – повторяла она, когда они еще даже не выехали из родного города.
– Немного потерпи, – твердила, когда мимо проносились заснеженные степи.
– Уже вот-вот, – говорила, когда они стояли на очередном светофоре.
Все внутри будто онемело от страха. Настя цеплялась за деда, пока дед цеплялся за нее. Так они и доехали до больницы.
Живые.
***
Утро. Липкий пот на коже. Мобильник под ухом.
Гудки.
Если бы к этому можно было привыкнуть, Настя уже давно бы смирилась. Но все не выходит – каждый раз холодок мурашками ползет по коже, а Настя боится услышать правду. Каждый раз она думает, что сегодня только гудки и будут ей ответом.
Все будто во сне. Она знает, как оно на самом деле, но верит так горячо, так безнадежно…
– Реанимация.
Это он, тот самый реаниматолог. Он один из всех ей рассказывал, как там дедушка. Остальным нельзя, остальные слушаются. Но должно же быть хоть что-то человеческое.
– Здравствуйте! Я по поводу дедушки, Семяшкина.
Вдох. Выдох. Покашливание.
– Настя?
Странно, что они вообще запоминают родственников. Сколько их, больных в реанимации – появляются и исчезают, всех не упомнишь. А тут надо же, Настя…
– Да, Настя Егорова. Как… как там дедушка?
– Настя Егорова. Эх, Настя Егорова.
Тишина.
– Стабильно тяжелое состояние, ИВЛ. Интубирован.
– Без динамики?
– Без.
– Спасибо…
– Настя Егорова, я понимаю, что это тяжело, крепитесь. Но позвоните матери, пожалуйста. Рано или поздно придется…
– Спасибо вам! И до свидания.
Она отбрасывает телефон, не дослушав.
Дед без динамики, это хорошо. Хорошо ведь, да?..
Идет и ставит чайник. Мяту с чабрецом собирал дедушка, бродил по холмам и учил маленькую Настёну отыскивать целебную траву. Шкафчик, в котором расставлены пестрые чашки, тоже к стене прибил дедушка. Той осенью родители привезли деда в гости, и он долго сидел, сгорбившись, на кухне, а потом взялся чинить покосившуюся мебель.
Крутил отверткой, морщил нос и повторял:
– Чувствуешь, воняет чем-то…
– Неправда, у меня всегда чисто.
– Да? А так пахнет, жуть. Надо с этим что-то делать, Настенька.
Она злилась. Ругалась с ним, до хрипоты кричала, что он вообще-то дедушка, он должен помогать, а не давить. Не приходила к нему по несколько дней, дурная.
А потом Дима выпил и ударил снова, только теперь уже по лицу. Не сильно, нет. Но она больше терпеть не стала, собрала его вещи и выставила сумки в коридор.
Настя ведь не на помойке себя нашла.
***
Ей казалось, что врачи встретят их у порога. Выбегут с каталкой, засуетятся, поставят деду капельницы, быстро домчат его до реанимации. Она ведь читала про инсульт – первые часы самые важные, если вовремя оказать помощь, то дед сможет восстановиться.
