– Это барыня тебя прокляла? – с интересом спросила Олеся и даже придвинулась чуточку ближе к своей потусторонней гостье.
– Нет, это попадья меня прокляла. Случилась у меня любовь с попом нашим местным. Говорил он мне: «Фросюшка, дышать я не могу, коли тебя рядом нет. Совсем ты разум мой опутала». Встретились мы с ним на сеновале, а там нас попадья застала. И давай кричать, и давай проклятьями сыпать.
– Так у тебя и с попом любовь случилась? – недоуменно и даже немного возмущенно воскликнула Олеся.
Фрося утвердительно кивнула и вновь вытянула руки в сторону растрепанной и вымазанной в туши и помаде провидице.
– Ты зачем ко мне все время руки тянешь? – Олеся отодвинулась подальше на всякий случай.
– Тепло чувствую. Холодно в Зазеркалье, люто холодно. А от вас, барышня, тепло идет, как от костра на Масленицу – вот руки сами и тянутся, чтобы погреться.
– Давай-ка ты вон, об батарею лучше погрейся. А меня не трогай! Я не разрешаю!
Фрося повернула голову в указанном Олесей направлении, не увидела ничего для себя интересного, а что такое батарея, и вовсе не поняла.
– Сейчас бы самовар горяченький, чайку похлебать, руки погреть, – мечтательно пробасила покойница.
– Это легко, сейчас пойду, чайник поставлю. А ты здесь меня жди!
Олеся встала и вышла на кухню. Она открутила конфорку, и газ с шумом прорвался через маленькие отверстия в плите. Быстро чиркнула спичка о бок коробка, огонь вспыхнул синим пламенем, упираясь в почерневшее дно чайника. За окном дождь лил, словно из садового шланга. Редкие деревья, посаженные много лет назад во внутреннем дворике старой пятиэтажки, раскачивались и нагибали ветви, пытаясь укрыться от стихии. Олеся подошла ближе к пластиковой двери, ведущей на застеклённый балкон, открыла ее и осторожно переступила порожек. Картина за окном была удручающей, ей не хотелось смотреть вниз и видеть растекшийся по земле труп соседки в синем с ромашками халате, и она уже хотела повернуть назад, как в глаза бросилось нечто необычное для сегодняшнего дня. Олеся была уверена, что после всего пережитого удивить ее чем-то будет сложно, но она удивилась. Силой воли Олеся заставила себя оторвать взгляд, покинуть балкон, закрыть за собой дверь и перевести дыхание.
Когда она вошла в комнату с двумя кружками горячего чая, пахнущего бергамотом, Фрося все также сидела на полу. Олеся поставила исходивший паром напиток рядом со своей пугающей гостьей и села рядом. Покойница протянула руки к горячей кружке и с выступившим на изуродованном лице удовольствием стала их греть. Олесе захотелось поделиться своими мыслями:
– Фрося, я сейчас увидела в окно…
В дверь квартиры постучали, и обе женщины – живая и неживая, повернули голову на стук.
***
Сережа сидел в пыльном, порванном, зато мягком кресле, и с расширенными от страха зрачками слушал шарканье приближающихся шагов. И вот, наконец, дверной проем заполнила широкая фигура окровавленного мужчины с шифером в руке. Лицо, руки и видневшаяся сквозь дырки в синей футболке грудь вошедшего были в кровоточащих ранах. Сережа сразу понял, что перед ним пострадавший от дождя бомж. Неопрятный внешний вид, неравномерно покрытое щетиной лицо и тошнотворный запах перегара не позволяли усомниться в сделанном наспех выводе. Но, несмотря на это, мальчик обрадовался появившемуся человеку, словно тот был родным и близким. Теперь он не один, и только это имело значение. Бомж тяжело дышал и кривился от боли.
