– Не знаю, было ли здесь что похищать, – сказал он.
– Записи о передвижении войск? – предположил Киль. – Перечни поставок?
Каден покачал головой:
– Эти сведения можно добыть более простым путем. Не было нужды пробираться за ними в самое Копье. И вступать в бой с тремя эдолийцами. – Он помолчал, соображая. – Тут что-то другое. Что-то… большее.
Он взглянул на дверь – трехдюймовые створки окованного сталью красного дерева и стража за ними. Только безумец мог решиться пройти все это. Безумец или человек, очень-очень упорный в достижении цели.
– Это был ил Торнья?
– Согласно надежным донесениям, кенаранг твоей сестры находится на севере, но у него длинные руки, – отозвался Киль.
Каден задумчиво кивнул:
– Он много раз бывал в этом кабинете. Если ему что-то понадобилось, он понимал, где искать, и у него есть люди, которым можно такое поручить. – Он долго молчал, прежде чем договорить: – И он, как и ты, знает правду о Копье. О его назначении.
Киль медленно склонил голову.
– Знает, – подтвердил он.
Грудь Кадену сдавила холодная тяжесть. Он поднял глаза, словно мог сквозь потолок, сквозь тысячи футов пустоты, сквозь стальной пол подвешенной в воздухе клетки увидеть ожидающую своей судьбы молодую женщину – в цепях, с черными волосами и фиалковыми глазами, женщину невероятной красоты, жрицу и убийцу, в чьем теле была заперта богиня.
– Надо вызволить Тристе, – заговорил он наконец. – Надо найти скорый и надежный способ ее вывести. Если ил Торнья добрался до этого кабинета, доберется и до тюрьмы.
– Однако совершить то, что ей предназначено, девушка может только на вершине этой башни, – возразил Киль.
– Она не знает как. А если бы и знала, не согласилась бы.
Каден все ей объяснил. Они десять раз об этом говорили – и все впустую.
– Незачем держать ее в Копье, если она не совершит обвиате, а она этого не сделает. О том, что она в тюрьме, известно всем, и если никто еще не пытался ее убить, то попытается.
– Все это так… – Взгляд Киля стал рассеянным.
После долгого молчания кшештрим развернулся, прошел к столику, на котором осталась доска для ко, сел в одно из стоящих перед ней кресел. Каден наблюдал за ним. За время после побега из Мертвого Сердца он привык к таким паузам. Даже прожив тысячи лет среди людей, спустя тысячи лет изучения их жизней, обычаев, истории Киль под неприметными манерами и личиной человека сохранил чуждый, непостижимый для смертного ритм речи и мысли. Каден приучил себя к терпению и сейчас молча смотрел, как кшештрим, сдвинув крышки одинаковых ящичков, начал игру – белые против черных. Только камешки щелкали по доске: черный, белый, черный, снова белый, и так раз за разом.
Кто не знал Киля, решил бы, что тот целиком ушел в игру. Каден знал иное. Ходы ко давались историку легко, как дыхание. Он мог за всю игру ни разу не взглянуть на доску и никогда, никогда не проигрывал. А та война, которую кшештрим вел сейчас сам с собой, не имела отношения к партии.
Сделав сорок ходов, он остановился, минуту изучал позицию, затем перевел взгляд на Кадена и продолжал, будто и не прерывал разговора:
– Возможно, ил Торнья и добивается ее перевода. Все это могло быть затеяно, чтобы вынудить тебя перевести ее в другое место.
Каден хмуро оглядел доску, словно искал ответа в сложном расположении фигур.
– Чтобы нанести удар, когда она выйдет из-под защиты стен тюрьмы?
– Сейчас Тристе стерегут, как никого во всей республике, – кивнул Киль. – Чтобы добраться до нее, даже проникшему в Рассветный дворец пришлось бы пройти пять запертых дверей и двадцать часовых. Такое препятствие не сбросишь со счетов.
