Она, подняв брови, впервые всмотрелась в эти мужские и женские лица. Конечно, она заучила сорок пять имен, выяснила родословную и историю каждого, попыталась по возможности разобраться, что заставило каждого из членов совета присоединиться к безнадежной затее Кадена. Большинство просто жаждали власти: они ухватились бы за любой шанс увидеть Малкенианов у своих ног. Одним из таких был Бура Бури (Адер легко нашла его взглядом – потного, разодетого в шелка и унылого), а также Зиав Мосс и Ону Ан. Среди горстки идеалистов выделялся Габрил Красный. Этот сидел почти точно напротив нее, смотрел остро и хищно, темными, как у коршуна, глазами. В былые времена напор этого взгляда заставил бы ее отвернуться. Теперь нет. Она взглянула ему в глаза, раз кивнула и обратилась к делегатам Аннура.
Если внезапное появление Адер удивило Милашку Кегеллен, та ничем этого не выказала. Самая опасная преступница Аннура подняла пухлую руку, пошевелила пальцами в неуместном девичьем приветствии и улыбнулась из-за бумажного веера. Адер кивнула ей так же, как Габрилу. Кегеллен свои многочисленные звания – Королева улиц, Вечная Сука – заслужила не застенчивыми взглядами из-за веера. Веер веером, пальчики пальчиками, а смертоносностью с ней здесь мало кто мог сравниться.
В другой раз Адер уделила бы больше времени ей и худощавому незнакомцу рядом – это не мог быть никто иной, как Киль. Но сейчас она лишь скользнула по ним взглядом, переходя к третьему члену аннурской делегации. К Кадену, к брату. К брату, которого она не убила.
– Ваше сияние, – тихо проговорил он, взглянув ей в глаза и низко склонившись.
В его поклоне не было ни робости, ни покорности.
– Как я понимаю, – холодно ответила Адер, – вы приняли новый титул. Первый оратор.
Она чуть заметно опустила голову.
Каден не выглядел титулованной особой. Наряд и покроем, и богатством ткани уступал одеяниям остальных членов совета. В палате, наполненной блеском драгоценностей, он один пренебрег украшениями. Он оказался выше ростом, чем она ожидала, – выше Валина и стройнее. Выбритая голова напомнила ей легионеров, и в его манере держаться было что-то от солдатской выправки. Только в отличие от людей, виденных ею на передовой, Каден не бахвалился, не хорохорился. Его сила крылась в спокойствии и молчании и еще в его пылающих глазах.
«Это мой брат», – подумала она, с неожиданным для себя удивлением вглядываясь в огни его радужек.
Но, вспомнив о присутствующих, тотчас стерла с лица всякое подобие чувства.
Совет, оправившись от замешательства, вдруг затих. Адер хорошо знала подобную тишину: впервые она услышала ее в лазарете рядом с матерью. Дворцовые лекари и хирурги, бессильные помочь умирающей жене императора в последние дни ее болезни, шепотом вели ученую перебранку, пока больная кашляла кровью в тщательно вываренные салфетки. Но стоило Адер вступить в светлую белую палату, великие медики умолкали, словно она могла забыть о них и остаться вдвоем с матерью. Уединение не давалось тогда, не далось и сейчас. Всякий разговор с Каденом выйдет публичным политическим действом. В наступившем молчании не было места близости. Да они и не были близки.
– Так вот оно, сердце вашей республики! – проговорила Адер.
Она не дала себе труда скрыть презрение и кипевший внутри гнев. Брату не повредит увидеть, как она злится, да и всем остальным тоже.
– Не моей, – покачал головой Каден. – Нашей.
