Вместе с Димкой, который ждал ее в пролете между четвертым и третьим этажом, они побежали вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Спуск казался бесконечным, но, все же они вырвались на улицу. Но даже там Кристина все еще чувствовала этот мерзкий запах. Она, забыв про Димку, пронеслась мимо толпы. Кто-то крикнул вдогонку: “Что вы тут носитесь! Нашли место для игр!” Кристине сейчас было совсем не до игр, она бежала домой со всех ног. Из окна все еще доносилась песня “Children”.
Влетев домой, Кристина захлопнула за собой дверь и, защелкнув замок, осталась стоять, прижавшись к двери спиной, и пыталась отдышаться. Ее трясло от ужаса, но она изо всех сил старалась делать вид, что ничего не произошло. Мама бы ей хорошенько всыпала, если бы узнала, куда она ходила. Кристина очень хотела, чтобы мертвого деда скорее увезли. Она вышла на балкон. Толпа все еще стояла возле соседнего подъезда, там же стоял грузовик с открытым кузовом. Из подъезда кто-то вышел, что-то громко говоря и махая руками. Затем вышли трое мужчин, они тащили зеленое одеяло, в которое было завернуто что-то тяжелое. Тот мужчина, что шел впереди и держал передний край одеяла, воротил голову, пытаясь не смотреть на то, что несет. Мужчины забросили одеяло в кузов. Грузовик медленно двинулся через двор. Он проехал под балконом, Кристина заглянула в кузов – из-под одеяла выглядывала желтая распухшая рука, она подергивалась, словно махая Кристине на прощание.
Грузовик проехал мимо дома и скрылся из вида. Кристине стало легче, но ненадолго. Страх, который временами переходил в цепенящий ужас, очень скоро вернулся к ней. Она боялась выходить в подъезд, ей казалось, что из-за каждого угла к ней тянется желтая рука. Ей так хотелось вернуться в жизнь, где нет места смерти, где есть только игры и смех, цветы и пение птиц, пушистые облака и теплые дожди. Но смерть, словно отрава, проникла в ее душу, и чтобы Кристина ни делала, она не могла забыть, что смерть существует, что она вокруг, совсем рядом.
Мама не могла понять, что происходит. У Кристины пропал аппетит, она плохо спала и иногда кричала во сне. Легче стало только тогда, когда мама отвезла ее в деревню к бабушке. Там увиденное в соседнем подъезде стало понемногу забываться. К осени воспоминания об этом почти исчезли. Правда, уже даже будучи взрослой, Кристина бы ни за что не поднялась на четвертый этаж того подъезда, да и песню “Children” Роберта Майлза она по сей день не выносит. Несмотря на старания не думать о том случае, картина с закидыванием свертка из одеяла в грузовик время от времени всплывала в памяти. Детские страхи ослабли, но остался ужас от осознания того, что человек, который совсем недавно жил, дышал, куда-то ходил, чего-то хотел, вдруг превратился в то, что, как никому не нужный хлам, забрасывают в кузов, словно это развалившийся диван, которому место на свалке.
Кристина ни за что не хотела, чтобы та маленькая девочка столкнулась с чем-то подомным. Нельзя допустить, чтобы Костик даже после смерти пугал ее. Заманить Костика к себе домой и убить его там – такой вариант был не менее глупый, чем первый. Что потом делать с трупом? Незаметно вынести его из квартиры, чтобы закопать в лесу, точно не получится, только если частями. Но Кристина даже и думать об этом не могла.
А раз нельзя затащить Костика в лес, то пусть он сам туда придет. Эта идея показалась вполне подходящей, пусть не идеальной, но вполне реализуемой.
