Пусть и слукавил слегка удалой молодец, зато это на удвиление здорово сработало.
– Ах, ко свитлому князюшке! – мигом сменил подозрительный гнев на гостеприимную милость стражник, и в точности выполнил полученную с утра команду «пропускать к князю без промедления, сучка и задоринки». – От оно як! Чегось молчал то, косатик?! Проходь! Ать-два!
По последней команде стражник с напарником синхронно приставили копья к ноге и, расступившись, вытянулись «во фрунт» перед Перебором. Слегка подивившись произошедшей с охраной ворот метаморфозой, польщённый Перебор изящно козырнул им двумя пальцами от бровей и почти классическим строевым шагом вошёл под сени распахнутых городских ворот.
– Вот, внучек, вишь якой большуший бодыбилдырь к нам пижаловив! – провожая взглядом Перебора, вздохнул заслуженный ветеран охранной деятельности. – Меньше бы ты цигарьки бисовы смолив, таким же богатырём бы вымахав.
Седобородый с укором посмотрел на внука, который, виртуозно свернув козью ножку, задымил, задумчиво глядя вслед прошедшему в столицу здоровяку.
Оказавшись по ту сторону ворот, Перебор, как говориться «с порога», окунулся в прелести столичной суетной жизни.
Первым делом, вляпавшись лаптем в свежий конский навоз, и не успев нецензурно возмутиться, он едва успел отпрыгнуть в сторону, когда с криком – «Куды прёшь, слепошара!» – мимо промчалась повозка, запряжённая тройкой лошадей, забрызгав его уже по колено. Но только послал он вслед лихачу дулю проклятья, как за спиной вновь раздался грохот колес и вопль «Прочь, дубина стоеросовая!» возвестил об очередной опасности. Метнувшись в обратную сторону, Перебор выскочил наперерез гружённой дынями арбе восточно-асиятского купца, запряжённой меланхоличным верблюдом, и впервые увидев двугорбую «иномарку» растерялся и, чисто рефлекторно, залепил верблюду боковой в челюсть. Дремавшее на ходу животное, так и не сообразив в чём его вина, теряя остатки сознания, как подкошенное рухнуло на деревянную мостовую. Это происшествие моментально создало пробку на третьем гужевом кольце столицы (а как мы с вами догадались, это было именно оно и ничто иное), а Перебор, грозно поглядев на оцепеневшего купца, с чувством собственного достоинства продолжил путь к княжескому терему. Пусть ещё кто-нибудь только попробует, обозваться!
Когда к месту аварии прибыли дорожные опричники, никто, включая главного свидетеля и участника ДТП – водителя арбы – не смогли описать приметы нарушителя. «Кто-то болшая-преболшая и страшное, каки шайтан-гора, вах-колобах» – единственное, что смогли выпытать (причём в буквальном смысле) опричники у незадачливого бахчеторговца.
А Перебор, тем временем уже добрался до большой площади без названия, но с выкрашенной в красный цвет мостовой.
– Чудно! – улыбнулся он гламурной диковине. – Алая площадь! Диво, да и только!
Сидевшие неподалёку, на паперти покосившейся церквушки нищие калеки, сообразив, что в их ареале обитания оказался провинциальный турист, и, судя по одежде, махровая деревенщина, засуетились.
– Подайте ради бога! – дружно как по команде прогундосили попрошайки, и далее, уже вразнобой жалостливо заголосили. – Подайте, во имя всех святых, на хлебушек! Детишкам на молочко! На зубные протезы! Бога ради, на операцию! В фонд взаимопомощи! На оплату «коммуслуг»! Сами мы не местные! Подайте! Подайте! Подайте!
И до того у них драматично выходило попрошайничество, проникновенно так, я бы даже сказал профессионально, что не вынесло их стенаний-причитаний доброе сердце Перебора. Подошёл он к слепцу, поглядел в его чёрные как ночь круглые очки и, выудив из-за пазухи поповскую ассигнацию, сунул калеке купюру в дрожащие руки. Вся паперть замерла от удивления.
