Фарлаф продрал глаза, искривившись недовольной гримасой. Первое, что он почувствовал – как страшно замёрз. Если кто спал на земле ночью летом, то тот знал, что под утро настигает довольно неприятный дубак, особенно, когда восходит солнце… Он зевнул, пострелял своими серыми глазами по сторонам и нашёл своего коняшку, пасущегося неподалёку.
Фарлаф стал подниматься, невольно усмехаясь тому, что ни щит, ни кольчугу он на себя не надел – всё это так и болталось на седле.
– Да, мой драгоценный, – сказал он самодовольно. – С твоей смелостью тебе бы с ханом печенегов выйти на мечах!… А не за бабами скакать.
Он прошёл к коню и стал снимать своё снаряжение… Кольчуга у него была блестящая, украшенная серебром и синими самоцветами, сплетённая на византийский манер. Посреди его белого шлема был большой красный самоцвет. На блестящем щите же у него был выбит именной герб – белый медведь. Рукоять меча – сплошь сделана белым золотом, ножны – из кожи… Даже натягивая на себя своё снаряжение, он жалел, что никто его не видит и не может восхититься им… Хотя скоро им восхищаться будет Людмила, только вернёт он её.
– Что, мой драгоценный, – сказал он, но обращался, скорее всего, сам к себе, а не к коню. – Скоро ещё один славный трофей будет в твоём имении. Дочка княжеская… Эх, какой пир закачу!..
Но когда он уже затягивал последний ремешок на своей блестящей кольчуге, то до него донёсся топот. И на этот раз это было не во сне. И он действительно приближался с темнеющей стороны – с одной пригорок, с другой – кончающаяся просека… Там скачет всадник.
Фарлаф неуклюже влез в седло и, стараясь не шуметь, стегнул своего коня. Тот послушно затрусил прочь.
– Но! Но! – прошипел витязь, подгоняя своего ретивого. – Пошёл! Пошёл!
Топот сзади резко перешёл в грохот – всадник выскочил откуда-то, то ли из просеки, то ли из-за пригорка, и теперь во весь опор опрометью мчался к нему.
– Ага! – рявкнул тот. – Остановись! Беседа есть!
– Пошёл! Пошёл! – закричал Фарлаф, пятками пнув коня. – Быстрее!
Конь послушно припустил по дороге. Уже почти залитой солнцем. Фарлаф украдкой оглянулся – рогатая громада преследователя всё ещё темнела в сумерках, но минут через пять – если продержится – он отчётливо его увидит… Хотя солнечный свет ему и не был нужен – он и так узнал этого знаменитого воина. Рогдай, сын бури и Левши.
– Стой, презренный! – заорал тот так, что у Фарлафа всё перед глазами померкло. – Дай голову с тебя сорвать! Бейся, как воин! Бейся, как мужчина!
Предложение хоть и выглядело ультимативно и заманчиво, Фарлаф всё же продолжил путь, машинально вжав голову в плечи. По обе стороны стремительно проносились пейзажи. Ему казалось, что палач его вот-вот настигнет и снесёт ему голову своим ударом. Кровь шумела в голове, под седлом скакун пытался изо всех сил; Фарлаф нещадно стегал его, но это не помогало – преследователь почти настиг его.
«Не уйти», – подумал Фарлаф и рванул узду на себя.
Конь прыгнул в сторону и помчался к лесной просеке, перескакивая через канавы. Лес, казалось, оставшийся в стороне, снова начал приближаться. Всадник сзади тоже свернул и, возможно, нисколько не удивился тому, что тот поскакал туда.
Рассвет уже набрал свою силу, поэтому дорога перед конём была видна хорошо, хоть и расплывалась из-за внезапного испуга. Но Фарлаф всё равно успел увидеть широчайший ров, возникший из ниоткуда под копытами его коня, вымытый ливнями и весенними паводками. Скакун, конечно, прыгнул – и весьма удачно – он смог перескочить преграду. Правда, Фарлафу это не помогло – он слетел, не удержавшись в седле, и рухнул на дно оврага, так сильно приложившись о землю и камни, что его зубы клацнули громче, чем доспехи. Он сложился пополам, и его колени ударили где-то рядом с ушами, а воздух застрял где-то в груди.
