Но спрятать – полдела, нужно так запутать следы, что бы никто ни смог даже догадаться о месте его убежища. Я, конечно, не допускал и мысли, что кто-либо отважится вторгнуться в вотчину Мастера. Это просто невозможно. Но, всё равно, я бы очень не хотел, что бы хоть одна посторонняя душа знало о месте пребывания ребёнка.
Поэтому, запутывая следы, я вёл наш маленький отряд не по обычным путям Мастеров, а шёл не хожеными тропами, петляя, как заяц по мирам. Это, скажу я вам, чертовски трудное дело. Мало того, при каждой остановке приходилось создавать множество ложных порталов, запуская туда наших фантомов. Одним словом, если кто-то захочет проследить наш путь, ему придётся здорово постараться.
Дело не в том, что я опасался погони – им всем сейчас не до нас, но позже, когда вся эта кутерьма уляжется, наверняка найдётся множество желающих узнать, где находится роковой ребёнок. Именно на этот случай я и запутывал следы нашего отряда, не жалея сил, поэтому мне и нужна была постоянная сосредоточенность, так что я был благодарен спутникам за их молчаливость.
Пока я готовился к завтрашнему переходу, мои спутники успели разбить лагерь, а Марк приготовил роскошный обед, благо старина Рикс в достатке снабдил нас продуктами в дорогу. Я услышал за спиной осторожное покашливание, и, оглянувшись, увидел Марка, который пригласил меня поесть. Я коротко кивнул и пошёл к горящему возле шатров костру, где уже был накрыт наш походный стол.
У меня существует правило, согласно которому в походе отменялись какие-либо различия – как сословные, так и возрастные, поэтому мы уселись за общий стол. Исключение было сделано только для кормилицы – ей еду подали в её шатёр.
Что бы разрядить то тревожное напряжение, в котором все мы пребывали с того момента, как покинули гостеприимный дом Рикса, я распорядился достать вино, после чего объявил о том, что завтра нам предстоит заслуженный отдых. После этого все оживились, и я с непритворной радостью наблюдал, как лица моих спутников светлели, уходило напряжённое выражение, напоминающее маску, даже появились улыбки.
Очень увлекательное занятие – наблюдать, как по-разному отражается на лицах людей то или иное душевное состояние. Вот он собран, напряжён, готов к моментальному действию, и лицо его становится подобием маски. У одних напрягаются желваки, у других появляется хищный оскал, третьи смотрят с особым прищуром, короче реакций может быть множество, и они по-своему индивидуальны, но одно их объединяет – ощущение маски на лице.
Так же по-разному меняются лица при снятии внутреннего напряжения. Иногда создаётся впечатление, что меняется не только выражения лица, но и сам человек как бы становится другим, и начинаешь сомневаться, а тот ли это человек. Вот такая метаморфоза произошла с моими спутниками, когда мы сидели за походном столом, ели нашу пищу, приготовленную на костре, пили вино, заботливо уложенное Риксом в наши дорожные мешки.
Был тёплый, какой-то по-домашнему уютный вечер. Тихо потрескивал наш костёр, местное светило неспешно опускалось за горизонт, а мы четверо мужчин, разного возраста, разного социального статуса, сведённые судьбой в этом Богами забытом мире, получив, всё от той же судьбы, короткую передышку, наслаждались едой, вином, нашей близостью и этим тихим вечером.
Именно в такие моменты жизни происходит таинство, когда, в общем-то, совершенно разные, на первый взгляд, люди, вдруг становятся невероятно близкими, зачастую даже ближе, чем кровные родственники. В это время происходит зарождение той мужской дружбы, которая, как говориться, не предаст, не выдаст. Дружбы, когда судьба твоя вдруг переплетается с судьбой чужого для тебя человека, и он, вчера ещё совершенно не известный тебе, вдруг становится для тебя самым дорогим и близким, да так, что уже не поймёшь где твоя судьба, а где его.
