– Ну да, с окном в сад, чтобы по ночам гостей принимать! Не так ли? – съязвил Мигель.
– Нет, это чтобы убежать от тебя на случай, если ты разбушуешься, – предупредительно ответил Луис.
– Тогда я привяжу под твоим окном огромного пса, чтобы он тебя хорошенько цапнул при попытке к бегству!
Прошло немного времени и Луис позвонил мне, чтобы подтвердить своё окончательное решение оставить Давида:
– Я согласился ехать с Мигелем, потому что боюсь, что однажды скажу ему совсем не то, что ему хочется услышать. И если такое произойдёт, он прибьёт меня как муху!
После того звонка я несколько недель ничего не слыхал о Луисе. А когда через некоторое время мы пересеклись на лестничной клетке с Давидом, я сразу же бросился к нему с вопросом:
– Где сейчас Луис?
– Да вот, сидит под домашним арестом, никуда не выходит. Я ему запретил. Уедешь, говорю, со своим возлюбленным в другой город, а через неделю меня известят, что ты захоронен на местном кладбище или, в лучшем случае, лежишь в больнице с переломанной шеей! Жалко мне его, ведь, по большому счёту, он любит только меня одного.
Вот, собственно говоря, о чём я и написал в книге «Голубая песнь». К несчастью, оказалось, что я опоздал: по принятию закона об однополых браках, коллеги-литераторы настрочили про «это» или подобное столько, что от моей рукописи категорически отказались, даже не удосужившись её полистать.
Одним словом, после безрезультатных попыток с публикациями своих книг я полностью потерял веру в себя и надежду на успех. Более того, мне пришлось окончательно убедиться в том, что я – самый настоящий, классический неудачник. А вы думаете, что прозрение наступает только лишь в старости? Только тогда, когда лежишь на больничной койке с проблемами остеопороза? Или когда ты перечитал сотни глубокомысленных философских книг? Ничего подобного! Это может произойти в любой момент. Вот, к примеру, идёшь ты преспокойно по улице и встречаешь одноклассника, с которым не виделся лет эдак двадцать и которого постоянного обыгрывал в шахматы, а он тебе, как бы между прочим, и говорит, что стал чемпионом мира по этим самым шахматам. Вот тут-то ты и прозреваешь и начинаешь понимать, что если бы уровень никчёмности измерялся специальным прибором, то в твоём случае он бы зашкаливал. А если к этому добавить низкий заработок, вечную давку в автобусах, занудного управляющего, бешеные цены, политиков-обманщиков и постоянно растущие налоги, то желания жить и вовсе не остаётся.
***
Думаю, что моя дальнейшая жизнь так и закончилась бы глубокой депрессией и алкоголизмом, если бы в один прекрасный день в ней не появился Эдвард Блейк. Поворотный в судьбе день я назвал «прекрасным» вовсе не для того, чтобы повторить литературный штамп – тот день действительно выдался чудесным. Стояла ранняя осень. Нежное солнце светило сквозь лёгкую дымку облаков, а с придорожных ясеней тихо осыпались пожелтевшие листья. Я сидел на террасе кафе со сказочным названием «Бременские музыканты» и наблюдал за праздно болтающими посетителями. Прошёл год, как я оставил службу в библиотеке и с тех пор перебивался редкими заработками по редактированию чужих текстов, которые, в большинстве своём, были бездарными и отличались друг от друга лишь уровнем бездарности. Хозяин кафе – немец по фамилии Шварц, с густыми поседевшими бакенбардами и шарообразным животом, зная о моём затруднительном финансовом положении давал мне пиво и сигареты в долг.
