Рун захотел укусить самого себя за локоть. Опять отвлёкся, как обычно. Парень отрицательно покачал головой, прогоняя все мешающие мысли. В четвёртых, насильно сказал он самому себе, следует знать лишь одну вещь – до сего момента ему попадались мелкие сошки, мало связанные с тем, кто организовал нападение на Шпиль. Их память была если и не пуста, то не слишком информативна – Рун вытаскивал её из их голов и рассматривал. Мерзавцев тянули жалкие помыслы: кто-то из разбойников был лишь вчерашним крестьянином, чьего сына справедливо наказали чародеи. Другие хотели денег, третьи жаждали славы. Парень облизнул высохшие губы, пытаясь вспомнить, сколько людей сгинуло в тщетной попытке провернуть нечто подобное? Все их потуги заканчивались у двери Шпиля и жалкой участью. Рун не знал, но догадывался, что одно из нападений было организовано самой Матриархом – старый Мяхар не очень любил об этом говорить, но намекал: лишь показав простолюдинам, что может с ними случиться в случае бунта, можно предостеречь остальных от глупостей. Разве с десяток горячих голов такая большая цена за сотни, если не тысячи людских жизней?
Рун не знал. Может и да, может, и нет – старик завсегда умел перескочить с одного настроения на другое. Минутой назад он был серьёзен, а через мгновение весел и добродушен. Но одно парень знал точно – в практичности методов Мяхару точно отказать было нельзя. Вопрос, ответ на который Рун столь тщательно искал в разбойничьих мозгах не унимался, раз от разу норовя обратиться навязчивой идеей; что заставило поганцев поверить, что в этот раз у них точно получится? Юный чародей выдохнул – ответа сызнова не было, но он надеялся вычленить что-нибудь из пойманного ими сегодня старика. Если уж и этот ничего не знает, то тогда…
Рун не знал, что тогда. Копилка домыслов вдруг позвенела содержимым, напомнив, что он давненько не подкидывал ей новых размышлений. Парень кивнул – то ли ей, то ли самому себе в ответ, и поискал, что там должно было быть «в пятых».
А в пятых… Юный чародей выдохнул, покачал головой. В пятых следовало напомнить самому себе, что он идёт по следу тех, кто жестоко расправился с его собственными учителями. Почему-то в голове набатом звучали слова Нилтара, что его порвут, словно зарвавшегося щенка – и поделом. Рун сунул руку в напоясную сумку. Огладил увесистую россыпь булыжников. Бывшие разбойники покоились в его сумке – временами ему помогали сосредоточиться мысли о том, как он вернётся в Шпиль и притащит с собой нечестивцев на магический суд. Кто сказал, что чародеи не ведают справедливости?
Мысль с каждым днём казалось ему всё более глупой и мальчишеской. Чего он, в конце концов, ожидает? Что Нилтар на пару с Кианором, взяв мастерок и замесив раствор примутся выкладывать из окаменевших разбойников мостовую? Или с чем там её выкладывают? Парень не знал.
Юный чародей поискал в недрах своих размышлений ещё хоть что-то. Но больше ничего не шло на ум. Опять ему не удалось досчитать до десяти. Но, по крайней мере, привёл собственные мысли в порядок. Он глянул на Ска, что латала одёжку у костра – когда та успела изорвать своё платье, парень не знал, но рукоделие давалось ей столь же хорошо, как и умение прятаться в тени. Как и умение ждать – ему вдруг стало интересно, какие алгоритмы в её механических мозгах заставили её сидеть на месте, когда хозяина осыпали градом ударов? Наверняка, окажись он сам на её месте, не выдержал бы и вмешался. С другой стороны, она автоматон, ей проще: вряд ли она сможет понять чувства обиды или страха. Чего уж говорить о таком человеческом волнении? Даже с иголкой и ножницами в руках, она была столь хладнокровна, что явись сюда хруставолк – она пришьёт его к ближайшему дереву и будет использовать в качестве мишени для своей новой игрушки.
