– В деле было сказано, что вы никогда не привлекались к ответственности.
– Да, мне везло. Меня несколько раз забирали, но так ни разу и не упекли. Я звонила кому надо, и меня всегда отпускали. Мне удавалось отмазываться, потому что я знала многих полицейских, милый. Понимаешь?
– Да, понимаю.
Она произнесла это, не отводя глаз. Даже спустя столько лет добропорядочной жизни она не утратила гордости шлюхи и способна была говорить о самых низменных моментах своей жизни, не морщась и даже глазом не моргнув. Причина крылась в том, что она оставила этот этап позади, и в этом было достоинство. Достаточно, чтобы его хватило ей до конца жизни.
– Гарри, ты не возражаешь, если я закурю?
– Нет, если и мне тоже можно.
Они вытащили сигареты, и Босх, поднявшись, дал ей прикурить.
– Пепельница на столике сбоку. Постарайся не ронять пепел на ковер, ладно?
Она указала на маленькую стеклянную пепельницу на приставном столике с другой стороны дивана. Босх взял ее и, держа в одной руке, а сигарету в другой, заговорил, разглядывая донышко:
– Эти полицейские, которых вы знали и которых, возможно, знала она, – вы не помните их фамилии?
– Я же говорю, это было очень давно. И я сомневаюсь, чтобы они имели какое-то отношение к этому. К тому, что случилось с твоей матерью.
– Ирвин Ирвинг. Это имя вам, случайно, не знакомо?
Она немного поколебалась, очевидно припоминая:
– Я его знала. И она, думаю, тоже. Он патрулировал Бульвар. Едва ли она могла его не знать… Впрочем, не уверена. Я могу и ошибаться.
Босх кивнул:
– Это он тогда ее нашел.
Она дернула плечом, словно желая сказать: и что это доказывает?
– Ну кто-то же должен был рано или поздно ее найти. Ее же там просто бросили.
– А ту парочку из отдела нравов? Гилкриста и Стейноу?
Она замялась, прежде чем ответить.
– Да, знала… Они были скверные люди.
– А моя мать тоже их знала? В том же смысле, в каком и вы?
Она кивнула.
– Вы говорите, они были скверные люди. В каком смысле?
– Они просто… Им просто было на нас наплевать. Если им было что-то от нас нужно, хоть какая-то информация, которую мы могли случайно узнать от клиента, хоть что-то более… личное, они просто приходили и брали это. И обращались с нами как с грязью. Я их ненавидела.
– Они…
– Но могли ли они убить? Тогда, да и сейчас тоже я считаю, что нет. Гарри, они были не убийцы. Они были копы. Да, продажные, но тогда, кажется, все такими были. Тогда не было такого, как сейчас, когда открываешь газету и читаешь, что какого-то копа судят за убийство, избиение или за что-нибудь еще. Тогда… прости.
– Все нормально. Больше никто не вспоминается?
– Нет.
– Никакие имена?
– Я давным-давно выбросила все это из головы.
– Ясно.
Босха очень тянуло вытащить блокнот, но он не хотел, чтобы их разговор выглядел как допрос. Он попытался вспомнить еще что-нибудь из материалов дела, о чем он мог бы ее спросить.
– А про Джонни Фокса вы можете что-то сказать?
– Да, я сказала о нем тем детективам. Они прямо стойку сделали, но это ничем так и не закончилось. Его не арестовали.
– Я думаю, все-таки арестовали, но потом выпустили. Отпечатки его пальцев не совпали с отпечатками пальцев убийцы.
Она вскинула брови:
– Гм, это что-то новенькое. Мне ни про какие отпечатки пальцев не говорили.
– Во время вашего второго допроса – его проводил Маккитрик, помните его?
– Если честно, не очень. Я просто помню, что приходили полицейские. Два детектива. Один был умнее второго, это я помню. А кто был кто – нет. Кажется, тот, что глупее, был за главного, и в те времена это было в порядке вещей.
