Последний портрет Леонардо - страница 27

В реликварии, сделанном из тонко выделанного золота и увенчанного короной из лилий и клевера, хранится сердце любимой бретонцами королевы. На нём выгравирована надпись:

«En ce petit vaisseau de fin or pur et munde

Repose ung plus grand cueur que oncque dame eut au munde

Anne fut le nom delle en France deux fois royne

Duchesse des Bretons royale et Souveraine».

«В этом маленьком сосуде из чистого золота

Покоится величайшее сердце, которого ни у какой дамы на свете не бывало;

Её имя было Анна, дважды королева Франции,

Герцогиня бретонцев, царственная и самовластная».

Как точно сказано – царственная и самовластная, а ещё умная, образованная, искушённая в политике, и не только в политике (надо иметь большое обаяние, чтобы заставить любить себя двух столь разных мужчин). Анна обожала всё красивое: драгоценные камни, гобелены, музыку, книги; учредила институт фрейлин, совершила паломничество по святым местам Бретани, заказала её три исторических описания, и до конца своей жизни с постоянным и неизменным упорством отстаивала её независимость. Она вела переговоры о браке Клод с наследником Испанской короны, но этот союз, к огромному огорчению Анны Бретонской, был расторгнут Людовиком XII.

Четыре дня пробыл Роберт Хайнц в Бретани, а затем направился в Амбуаз. Когда до замка оставалось, судя по навигатору, ещё пара километров, и Роберт плавно ввёл свой чёрный мерседес в крутой поворот на сером извилистом шоссе,… тут же визг тормозов разрезал тишину сонной разморенной долины, а его машина, молниеносно миновав обочину (слава богу, это не был глубокий овраг), откашливаясь и отплевываясь, остановилась в мягкой, темно-коричневой, недавно распаханной земле. Роберт громко выругался, немного обождал, приходя в себя, и медленно – только бы не подвело сцепление! – вывел своего послушного зверя обратно на дорогу. И уже на гладкой ленте асфальта, отъехав метров на сто от этого второго – злополучного, не замеченного им – поворота, прижался к краю и встал.

Он не был неопытным водителем, но сегодня, как глупый юнец, открыв рот, вперив глаза… Неожиданно вдали перед ним явилось чудо: величественные огромные стены, над которыми в небе парил прекрасный замок. Восхитительный контраст приземистой силы и грациозной лёгкости, которому вторил контраст цвета: белые укрепления, темно-серые высокие крыши, окружённые зеленью деревьев, на фоне нежно-голубой бескрайней выси, а внизу, отчеркивая и подчеркивая – яркая синь Луары…

Минут десять Роберт не двигался с места. И если вначале он ещё продолжал ругать самого себя, то потом, быстро успокоившись (во-первых, во всём была виновата эта волшебная красота, явившаяся внезапно и заставившая его забыть обо всём; а во-вторых, хорошо то, что хорошо кончается), он принялся разглядывать замок. Налюбовавшись, повернул ключ зажигания и на максимально разрешенной скорости, теперь уже внимательно следя за трассой, поехал к Амбуазу.

Гостиницу, примостившуюся возле мощных каменных стен, нашёл быстро. Он поставил машину на стоянку и, не став даже вынимать вещи из багажника, направился к замку. Вверх, вверх, на высокое плато, выросшее над рекой, туда, где век пятнадцатый мановением труда, таланта и вкуса оставил изящные дворцы, построенные по приказу двух королей, двух мужей Анны Бретонской.

Прежде всего – экскурсия: неизменная часть его теперешней поездки, а после, уже самостоятельно, Роберт ещё раз неспешно осмотрел покои королей, прошёлся по залам, которые понравились ему больше всего, и заглянул в капеллу Сан-Убер. Покинув её, вышел на высокую террасу, расположенную над рекой, и… замер. От головокружительной близости неба, оказавшегося прямо перед его глазами, от чувства необычайного простора и лёгкости. Он парил, вознесённый природным утёсом над голубой лентой воды, над крошечными человечками и маленькими домиками, которые смотрелись с этой высоты милыми кукольными декорациями. Восторг, сродни детскому, охватил его и, как в мальчишеские годы, сперва задержав дыхание, он сделал глубокий медленный вдох… И вместе с прозрачным чистейшим воздухом пришло ясное осознание того, что где-то там, далеко-далеко внизу, у самого основания этих мощных стен, оставил он извечную суету этого мира.