Я похолодела. «Виктория Сергеевна»… Как же это формально и холодно! Как будто между нами никогда ничего и не было. Я кивнула, стараясь не выдать своего волнения. В приемной повисла напряженная тишина.
– Мы же собирались спуститься выпить кофе, – напомнила «умница, красавица», в ее голосе слышались нотки ревности и раздражения.
Алекс едва сдержался. Взгляд, которым он окинул ее, был полон предупреждения. Она вмиг затихла, словно пристыженная.
– Я… кое-что нужно обсудить. Это важно.
– Подожду тебя внизу, – пробормотала она и, бросив на меня мимолетный, изучающий взгляд, направилась к выходу.
Алекс молча открыл дверь своего кабинета и вошел первым. Я робко последовала за ним, стараясь сохранять спокойствие, хотя внутри меня бушевал ураган.
Кабинет – а-ля тронный зал – был светлый, с окнами в пол, обставлен в строгом деловом стиле. Ничего личного, никаких намеков на его внутренний мир. Он стоял у окна, спиной ко мне, и смотрел на город. Я чувствовала его напряжение, оно висело в воздухе, словно электрический заряд.
Он молчал. И я молчала. Тишина давила, и с каждой секундой мое волнение нарастало. Наконец, он повернулся.
Его взгляд был прикован ко мне. Он не говорил ни слова, просто смотрел, и я видела, как его зрачки расширяются.
По его лицу бежала тень. Тень тоски, утраты… Я причинила ему такую боль, когда сбежала от него тогда в Париже, и видеть ее сейчас, отраженную в его глазах, было невыносимо.
Потом, словно что-то сломалось внутри, на его лице появилась другая эмоция. Что-то похожее на… благоговение? Он смотрел на меня, как на чудо, как на воскресшую из мертвых.
– Вика… – прошептал он, и мое сердце пропустило удар. Дыхание сбилось и вообще меня не слушалось. – Ты мне звонила этой ночью?
Он спросил, хотя уже знал ответ. У меня на лице все было написано. Мне было чертовски стыдно! Щеки пылали огнем.
– Да, я это… вот, – ну, не умею я объяснять свои тупые поступки!
Всплеснула руками и опустила вдоль тела.
Спросил бы он: «Вика, какого черта ты бросила меня с кольцом в Париже и унеслась сломя голову?», я, наверное, отвечу точно так же.
– За все эти годы другого повода позвонить не нашла?
– А ты не мог записать себя в моих контактах попроще?
– Как?
– Да хотя бы тот же Винчестер! – Я поставила руки по бокам и нахмурилась. Нет, ну правда, у него, в конце концов есть имя! – У тебя ведь даже глаукомы нет!
Он покачал головой и поджал губы, стараясь сдержать улыбку, которая уже начала появляться на его лице.
Боже, каким взглядом он на меня смотрел! Это что-то! Словно я была самым прекрасным созданием на земле. Как будто все эти годы он представлял меня только в мечтах, и вот я стою перед ним – живая, настоящая.
– Ты потрясающе выглядишь, красавица! – сказал он по-французски.
– Ты тоже, – ответила я.
Щеки запылали еще больше от одного воспоминания о том, что мы говорили на французском только в сексуальном контексте. Он тоже это отлично помнил. Я поняла это по маленькой вспышке в его глазах.
Чтобы скрыть смущение я отвернулась. Туда, где стоял широкий массивный стол.
Тот самый стол, под которым вчера его удовлетворяла невеста…
Взгляд Алекса проследил за моим, и его пронзило понимание, что это я была вчера за дверью и все видела.
– Блять…
Провел рукой по волосам, словно пытаясь привести себя в порядок. Его движения были резкими, нервными.
Хорошо, что не стал оправдываться или комментировать, я бы не хотела слышать ничего о вчерашнем. Предпочла вообще забыть о том, что видела, но не могла. Иногда моя способность все помнить была же и моим проклятьем.
