– К Сальвару меня отправил монсеньор, он ему доверяет, – воспротивился Кастор.
– Дурак ты, милсдарь писарь, хоть и умный. Монсеньор далеко, он не знает, что тут происходит, он только письма получает, а написать записочку складно – это не проблема.
– Да кому нужен этот… пропащий городок, – поморщился Кастор. – Тут и взять-то нечего. Сюда даже паломники больше не ездят, настоящие-то мощи Святого Ястина перенесли в Ружский монастырь, в резиденцию нового епископа Яммера, что под Бруже, говорят, и алтарь, что здесь стоит, давно не тот, настоящий раскололся при обвале лет двадцать назад.
– За какие мои грехи, Создатель послал мне тебя, такого нелюбопытного?! – взмолился в сердцах грамард и встал. – Если что случится, у Сальвара помощи не проси, а сразу отправляйся в Решань. Беги, понял меня?
Кастор смотрел на Ориса и молчал. Тот в сердцах сплюнул.
– Встретимся здесь, но постарайся успеть до заката.
– Почему до заката? – не понял Кастор. – Темноты боишься?
– Если задержишься, оставайся в монастыре, скажись больным или придумай что-нибудь. Вечерние бдения под Звездой похвальны. Понял?
– Понял, – ответил сур и тоже встал. – Сдаётся мне, ты на воду дуешь, милсдарь грамард. Город охраняют герны, а те, кого ты ночью прошлой видел, уже наверняка уехали, возможно, их целью как раз и был мастер Кауль, тогда всё сходится. Послали их за беглым, а они малость переусердствовали.
– Охотники за головами берегонт от гальки не отличат, – покачал головой Орис. – Уверен я, что никуда те господари не уехали, здесь они обитают, причем давно.
– Чутьё, значит? – поднял бровь сур. Он почему-то относился к его дару очень иронично. Ну, то есть сур верил в Создателя, дарованную им Речь и магию Её, а вот интуиция Ориса вызывала в нем недоверие, мол, сам он себе такой дар придумал. Так легче было скрыть тот факт, что Речь-то давалась Орису не то, чтобы очень хорошо. Скорее, с переменным успехом. И это сур еще не знал, что после случая с обращением Орис боялся использовать магию, словно глубоко внутри засомневался: что, если он что-то упустит и навредит? Превратит кого-нибудь в зверя? Или сам превратится в одного из этих… первосвященников и инквизиторов, решивших, что данная им сила делает их непогрешимыми. А еще грамарду всё чаще приходила в голову мысль, а хороший ли он человек и достоин ли он своего дара? Люди ведь имеют много граней, и все зачастую зависит от того, какой повернешься.
– Я своему чутью верю, а ты верь мне, – твердо солгал Орис.
Что-то неприятно кольнуло в груди – сам-то он Кастору не верил и не собирался.
Так они и разошлись.
Камыш был на голову ниже Ориса, и ноги у него были коротковаты, рядом с грамардом выглядел бездарь как мальчишка, которому пиво до сих пор водой разбавляют. Он что-то болтал всю дорогу до кладбища, но Орис внимания не обращал, чутьё подскажет, если что-то важное.
Ограничительные Столбы были видны издалека. На уровне груди выдолблены в них продолговатые лунки, на праздниках туда обычно ставили свечи. Старые могилы можно было определить по большим тёмным камням, на новые же могилы камни клали у изножья, чаще всего плоские. Орис присмотрелся. Самая крайняя могила была совсем свежая, и на камне кто-то потрудился написать имя: «Пчеловод».
– Имена редко пишут, – сказал Камыш. – Суеверие. Страх родился после проповеди брата Юдина о зрячем зле и демоне Нечиду, что бродит во тьме в поисках невинных душ. Скажешь ему имя – и попался, он тебя из-под земли достанет.
