Последний воин - страница 8

На первых порах душу убитого существа носил сам конкретный воин, но позже он, конечно же, отдавал её своей королеве. Никаких привилегий этим… Наверное одушевленным, солдатикам, за качество и количество полученных душ не давалось. Под конец охоты они отдавали все добытое, королева латала их раны и они снова становились на вид, как один, а отсутствие интеллекта в этом только способствовало.

Ах да, второе качество из двух: у них в голове была только одна мысль – защищать королеву. А защита королевы, конечно, подразумевала наполнение ее максимальным количеством душ! Нет, в сложных ситуациях они, конечно же, фокусировались именно на обороне своей госпожи, если болотная королева в опасности, они сделают все, чтобы ее уберечь. Каждый отдельный воин будто видел невидимую нить, ведущую его к обожествленной Унаборе, самым коротким, но не всегда безопасным путем. Так все же почему какой-то обожествленный охотник просто не прибьет их всех разом, каким-нибудь крутым огненным взрывом или землетрясением – спросил бы все тот же наивный глупец. Ну что же.

Не обладая особыми физическими показателями, зелёные человечки имели одну уникальную особенность.

Обычно обожествленные любили вносить в свою реализацию накопленных душ какие-то необычные и неоправданные решения. Явное ребячество от Унаборы проявлялось в банальной любви к изумрудам. Да, всё так просто, она явно обожала зеленые драгоценные камушки, и орда человечков из чистых изумрудов выглядела именно так, только лишь потому что когда-то маленькая и бедная Унабора полюбила зеленые блестяшки. Но раскрошить изумруд кулаком – плевое дело даже для рядового солдата армии с десятком другим душ на счету! Да, именно так, однако особенность, о которой я пытаюсь сказать, – это невероятная прочность! Мы же имеем дело с непостижимой силой душ! Армада зеленых, приплюснутых воинов, могла запылиться или вымазаться, оцарапаться и, в невероятно редких случаях, немного треснуть, но никогда не ломалась. Да и приводила их в порядок Унабора, надо признать, при всем уважении к великой матери могучей армии, скорее всего, только из-за любви к изумрудам, а не из-за переживания за свое дитя. За свои тысячи дят. Детей. Да, детей.

Подобная неуязвимая армия солдат-стратегов могла за сутки-другие замучить и заколоть какого-нибудь великого и сильнейшего обожествленного, пока Унабора наблюдала в тихом и скучном ожидании очередного триумфа. Не зря она страшила людей больше всего, да и была она, по сути, одной из самых сильных обожествленных тех лет. На глаз, примерно двадцати-пяти метровая дама, которая привлечет взгляд любого любителя красивых дев, но в то же время напугает любого, кого-угодно, ведь все знают ее в лицо.

Обожествленные, кстати, вообще только лишь отдаленно походили на людей или существ, которыми они некогда были. Унабора то точно была человеком, но, не зная этого наверняка, утверждать я бы не стал. Гигантская, стройная бабень в таких же зеленых цветах, с дырявым и не очень широким плащом, и длинными, черными, неаккуратно уложенными волосами. Глаз ее уже было совсем не видно, только некое беловатое ярко-зеленое свечение из глазниц. А лицо всегда выражало скуку и… могущество. Впрочем, как и у всех обожествленных нашего времени. Сколько же душ она пожрала за эти четыре сотни лет!

Мне кажется, когда господь ограничил пожирание души всего лишь двумя третями от полной мощи, он подразумевал, что в круговороте жизни будет равновесие, и всё будет приходить примерно к одному и тому же.