Шаталов поднимается на броневик, укрытый в кустарнике, в бинокль смотрит в сторону Калинина, Октябрьской железной дороги, Ленинградского шоссе. Там продолжают бой наши роты. Несколько вражеских машин неподвижно стоят недалеко от железнодорожной насыпи, три догорают у Горбатого Моста.
Шаталов насчитал пятнадцать подбитых немецких танков.
«– Хорошо поработали», – сказал он.
– Против нас уже действуют не передовые подразделения, а крупные силы танков и пехоты противника, – заметил я.
– Броневик Червоткина там? – спросил комиссар, показывая рукой в сторону Горбатого Моста.
– Там, товарищ комиссар. Эвакуировать его с поля боя так и не удалось.
– Жаль, – вздохнул Шаталов. – Такие люди… Они достойны песен и легенд…
Комиссар немного помолчал и, как бы подводя итог своим мыслям, сказал:
– Здесь решается многое.
Удержимся на этих рубежах, сумеем отбросить немцев от Калинина – облегчим положение защитников Москвы и Ленинграда. Каждый подбитый танк, уничтоженное орудие или пулемет уменьшает шансы врага на окружение Москвы…
«– Силы слишком неравные, товарищ комиссар», – говорю я.
– Против нас и наших соседей гитлеровцы сегодня ввели в бой более 80 танков с мотопехотой. Два десятка мы сожгли и подбили, а 60 продолжают наваливаться на нас, да и новые могут подойти. А в полку осталось всего девять тридцатьчетверок и КВ, остальные легкие.
Двинуть их в контратаку против средних немецких – значит погубить…
– Не переоценивайте силы врага, – не соглашается со мной комиссар. – Гитлеровцы только что прорвались сюда из-под Ржева.
Крупные силы они перебросить еще не могли, тылы наверняка отстали. Так что держитесь. Люди у вас опытные, обстрелянные, им и превосходство противника не страшно…
Разговор зашел о людях.
«– Третьи сутки не выходит из боя рота старшего лейтенанта П. В. Недошивина», – говорю я комиссару.
– Сейчас ею командует политрук Ф. Г. Тарасов, Недошивин ранен. Когда немцам удалось обойти роту с флангов, Тарасов организовал круговую оборону и призвал воинов «драться до последней возможности, но не пустить фашистов на Торжок».
Только сегодня рота тридцать раз открывала огонь по танкам противника. Люди устали до предела, и следовало бы им дать возможность хотя бы несколько часов отдохнуть, привести в порядок себя и машины. Но сделать этого я не могу – заменить роту некем, особенно сейчас, когда вражеские атаки следуют одна за другой.
– Да, пока не подойдут стрелковые дивизии, – согласился со мной комиссар, – об отдыхе не может быть и речи. Только Шаталов уехал в штаб бригады, как на участке полка и его соседей немцы, подтянув свежие силы, снова перешли в наступление.
До двух батальонов пехоты с тридцатью танками сбили наше слабое прикрытие севернее села Брянцево и, обойдя левый фланг 46-го мотоциклетного полка, ворвались в деревню Каликино, взяли под обстрел Ленинградское шоссе. Левый фланг нашего полка оказался под угрозой.
Вечером полковник Ротмистров отдал приказ отвести танки за реку Тверца.
Нелегко ему было поступить так.
Мне было известно, что командующий фронтом генерал И. С. Конев возлагал на нашу танковую бригаду и ее соседей большие надежды, рассчитывал, что они сумеют с ходу ворваться в Калинин или по крайней мере удержаться на подступах к городу до подхода частей 133-й и 185-й стрелковых дивизий и вместе с ними освободить его.
Используя превосходство в силах, гитлеровцы сорвали эти планы, вынудили нас отходить. Насколько это превосходство было значительным, мы узнали из показаний захваченного в плен в районе деревни Черкассы унтер-офицера из б-й немецкой пехотной дивизии.
