Я больше не девственница.
Я лишилась девственности с Оливером Хартли и совсем не могу назвать себя счастливой влюбленной.
О чем я думала? Как мы вообще перешли к этому? Воспоминания появляются в голове кадрами и ускользают, но каждый крошечный отрывок яркий и болезненный, словно удар хлыста по спине.
Я ведь должна была понимать, что Олли любит Констанс, он же расстался с ней вынужденно. Где-то в глубине души я наверняка надеялась, что, услышав мое признание и поцеловав меня, Оливер очнется от страшного заклятия и полюбит меня.
Какая же я жалкая. Но и Оливер не лучше. Мы оба облажались.
– Что будет завтра? Я боюсь завтра, Олли.
– Все будет хорошо. Я с тобой, Мик, и всегда буду. Я твой.
Верил ли он в свои слова хотя бы на тот момент? Господи, надеюсь, что да. А потом он назвал меня именем той, которую любит.
Мне всегда казалось, что первый сексуальный опыт должен быть с человеком, которого ты любишь. У меня произошло именно так, но все остальное пошло не по плану. Все произошло слишком быстро. Всегда ли это так больно? Была ли у меня кровь? Как, в конце концов, выглядит член? Потому что все происходило быстро и в темноте, что я даже не увидела его, зато почувствовала. И не могу назвать это приятным опытом.
Если есть клуб ненавистников секса, то я, пожалуй, вступлю.
Перед глазами всплывает окровавленный нос Оливера, хруст при ударе, жесткость и холод в глазах Джейка.
Разрушена не только наша с Олли дружба, мы вмешали в это Элфорда. Я вмешала. Не остановила, не дала внятно понять, что он не мой старший брат, который обязан идти и бить морду каждому парню, который снимет передо мной трусы. Дружба ребят под угрозой, группа под угрозой. И все из-за алкоголя и моих чувств.
Вина похожа на бетонную плиту, которая придавила меня к кровати и вот-вот расколет ребра. Глаза жжет от подступающих слез, и я тру веки костяшками. Чувствую себя блендером, который перемалывает любой намек на слезы. Позволю себе слабость и точно разревусь. Надо просто перемолоть это внутри, и однажды оно уйдет, а напряженное горло расслабится, и я снова смогу свободно дышать.
Закрывается входная дверь, но я не двигаюсь до тех пор, пока не слышу, как заводится двигатель. Убедившись, что мама уехала, я иду на кухню и залпом выпиваю стакан воды. Бросив шипучую таблетку аспирина в стакан, плетусь в ванную, чтобы умыться.
Меня мутит от нервов и голода, при этом еда не лезет в горло, поэтому я обхожусь водой с аспирином. Не могу расслабиться, потому что в голову вспышками врываются воспоминания вчерашнего вечера, от которых я непроизвольно вздрагиваю.
– Боже. – Сделав звук телевизора погромче, пытаюсь сосредоточиться на сюжете о правильном приготовлении спагетти в «Доброе утро, Америка».
Я призналась Оливеру в любви так легко, словно рассказывала анекдот. Что он думает обо мне теперь? Неужели мы больше не сможем дружить? А если об этом узнают в школе? Что если «Норд» распадется из-за меня? Господи, в таком случае разгневанный Рэм задушит меня голыми руками.
Тело бросает в холодный пот. Покусывая ноготь на большом пальце, я трясу коленом. Я так больше не могу. Не вынесу. Подскочив на ноги, иду в комнату и достаю из рюкзака полупустую пачку сигарет.
Выхожу из трейлера, прикрыв за собой дверь, сажусь на ступени и верчу пачку в руках, раздумывая. У соседнего трейлера курит Рут. Взмахнув рукой, она идет ко мне, не скрывая любопытства во взгляде.
