Озираясь по сторонам, замечаю, что мое нынешнее место пребывания – это поле с бескрайними рядами немофил, сливающихся в единую спокойную океаническую гладь пастельно-голубого цвета. Схожую картину мне доводилось видеть на фотографиях Национального парка Хитачи, но здесь все куда масштабнее.
За мной оказывается злополучная дверь, стоящая в гордом одиночестве посреди цветов. На месте вырезанного глаза с этой стороны находится символ карет. Выполнен он куда аккуратнее, линии прямые и без небрежных засечек. Помня свой предыдущий опыт, не рискую подходить к ней слишком близко. Мандолина лежит под моими ногами, она по-прежнему алая, но теперь это не окрас, созданный моей жидкой соединительной тканью, а стандартное лакокрасочное покрытие. Поверх все также высечены строчки, но, приглядевшись, я понимаю, что это совершенно иные стихи.
Хоть в обществе слыву я атеистом,
Скажу всем вам, что боги есть.
Точней один, и тот – богиня,
Что проживает на земле.
Ох, дайте мне листок бумаги,
Я испишу его сейчас
Любовным бредом, лихорадкой,
Что так присуща всем творцам.
…Глаза свеченья хризолита,
Благоуханье от волос,
Что заставляет сердце биться
И вновь впивать в сей стан свой взор.
И силуэт ее ночами,
Незвано заходя в мой дом,
Садится на краю кровати,
Рисуя мой пастельный сон.
Во время прочтения уголки моих губ непроизвольно идут вверх. Наивная рукопись подростка, рождающая в груди тепло ностальгии от неотчетливых воспоминай, базирующихся больше на переживаниях внутренних, чем на внешних зафиксированных образах.
Из близлежащих зарослей выпархивает мохо и проносится над моей макушкой. На его оперении появилось рыжее пятно в районе груди, бликующее в лучах сияющего солнца. Удаляясь, он постепенно принял форму светящейся точки в небе, которая, по-видимому, являлась ипостасью моей путеводной звезды.
Подняв инструмент за гриф с притоптанных цветов, повертев колки для проверки строя, отправляюсь вслед за маленьким маячком, уменьшающимся с каждой секундой и угрожающим оставить меня в одиночестве, если я не буду вовремя поспевать за ним.
Ступая меж немофил, появляется ощущение, что мои ноги отныне мне не принадлежат. Захоти я сейчас остановиться – я бы все также продолжил путь, ведь они больше не были подчинены моей воле, кастовая иерархия сменилась, и теперь хваленный разум находился в должности раба конечностей. Смиренно это приняв, на ходу срываю приглядевшийся цветок и помещаю его за левое ухо, на манер замужней гавайской девушки.
Вдалеке появляются плывущие очертания, которые я изначально принимаю за оптическую иллюзию, известную всем под названием мираж, в область которого, пикируя с неба, вторгается дрожащий огонек. По приближению контуры становятся статичными, и вот передо мной уже постройка, визуально напоминающая классического представителя японской архитектуры. Небольшой домик типа минка, стены которого выполнены из бумаги васи, а крыша сделана в стиле Иримоя-дзукури. К зданию вели пять-шесть невысоких каменных ступеней. Вокруг – сад, обитателями которого являются нежно-розовые космеи, кусты гортензии, цветущие сакуры и глицинии. Где-то внутри этого праздника природы проглядывается фонтан, на котором сидит мохо, явившийся сюда раньше и, видимо, ожидающий моего появления. Завидев меня, он с флейтовым свистом вылетает из сада, но в этот раз, отказываясь использовать меня как удобную сиделку, начинает наворачивать круги вокруг моего стана.
