– Отмоемся… позже…
– У меня голова кружится. Ты как ураган. Но я всегда знала…
– Что? Ну, скажи, что ты знала?
– Вилли, все равно из этого ничего не выйдет.
– Выйдет. Wird gelingen.
– Нет…
– Ich liebe dich[3].
Он поднял ее на руки там, в прихожей пустой новой квартиры.
И следующие девять месяцев были самыми счастливыми в его жизни.
Он летал. И на работе, и на ралли. Горы сворачивал. И это при том, что они с ней почти совсем не смыкали глаз ночами.
Среди смятых простыней, разбросанных подушек, сорванной одежды. Кобура пистолета – на ручке шкафа. Наручники, которые она вытащила сама из кармана его куртки, – на прикроватном столике. Оторванный погон… оторванная форменная пуговица…
Аромат ее кожи, ее волос…
Все, все было для него наваждением, наслаждением. Счастьем великим… Невиданным, сказочным счастьем, когда…
Когда она просто закрывала в сладкой неге глаза свои…
Когда он зарывался лицом в ее волосы.
Задыхаясь от страсти, он переходил на немецкий. И шептал что-то про маленьких фрицев, которых он ей подарит – мальчика Гензеля и девочку Гретель, как в сказке, и опять сделает пряничный домик. Миллион пряничных домиков.
– Нет, маленьких фрицев… будут звать… не так.
Она приняла его предложение руки и сердца.
Они назначили день свадьбы.
И на этом внезапно все закончилось.
Счастье и радость.
Кто сказал, что счастье дается нам на веки вечные?
Свадьба стала для него днем, который он хотел вычеркнуть из памяти.
И не мог.
В общем-то никакой свадьбы так и не случилось.
Вместо свадьбы – темнота…
Лиза Оболенская – его сбежавшая невеста.
Сбежавшая от него, как от чумы, как от проказы.
Schlampe!!! Шлюха!! Дрянь!!
Лизочка… Лизбет… жизнь моя… mein liebe…
Она сказала, что никогда не выйдет за него замуж. И чтобы он не появлялся больше в ее жизни. Не приходил, не звонил. Потому что она мечтала о любимом человеке, о муже, а не о бездушном автомате, зацикленном на приказах, у которого в душе ничего человеческого…
Это у него?
Это она про него?
Он в бешенстве поклялся ей, что не придет.
И клятву не сдержал.
Позапрошлой ночью, когда Алексей Кабанов еще был жив, радовался своей маленькой сучьей жизни и строил планы, он, Вилли Ригель, стучал в дверь квартиры своей сбежавшей невесты.
Своей обожаемой…
Проклятой…
Прекрасной…
Безжалостной…
– Пусти меня!! Это я! Пусти! Дверь сломаю!
– Уходи! Что тебе снова надо?!
– Открой!
– Нет! Убирайся прочь.
– Отойди от двери. – Он достал табельный пистолет. – Отойди в комнату, ну?
– Еще чего!
– Я выстрелю, замок отшибу, раз не открываешь!
– Совсем спятил!
Она открыла дверь на цепочку.
Он просунул руку и сорвал, вырвал металлическую цепочку – к черту!
Вошел к ней.
– Я тебе все уже сказала. Между нами все кончено. – Она стояла, выпрямившись, сверкая темными глазами.
– Нет, не кончено.
– Уходи. – Она отвела глаза.
– Всю кровь из меня выпила! Жизнь мне сломала! – Он схватил ее за плечи.
– Ты сам все сломал. Я просила тебя. Я тебя просила, как человека. Ты сам сделал свой выбор. Ты выбрал сам! И такой, как сейчас, ты мне не нужен. Ты мне противен. Уходи отсюда, чего явился? Может, силой меня возьмешь? Ударишь? Руки за спину заломишь, в наручники закуешь, как вы там нас на площади?!
Он отпустил ее. Она плакала.
Его сердце рвалось на части.
– Лиза, это не может, не должно стоять между нами.
– Это уже встало между нами, неужели ты так и не понял?
– Я знаю одно – я люблю тебя.
– А ты ничего не сделал ради меня, ради любви ко мне. Когда я просила тебя.
