Мария появилась за минуту до начала в вечернем облегающем синем платье в туфлях на каблуках. С каблуками она стала почти одного роста с Сергеем Львовичем. Теперь, когда он смотрел на нее уже не сверху вниз, у него возникло ощущение, что он немного присел от восхищения. Что делать! Бог сотворил мир так, что красивая женщина производит впечатление на мужчину неотвратимо. Сергей Львович почувствовал себя Землей, которая вертится вокруг Солнца. Притяжение Марии немного ослабло с началом концерта. Сначала на сцену вышли музыканты оркестра, а затем сам Миленкович во фраке из золотистых блесток, словно цирковой конферансье. Невозможно было не улыбнуться. Но как только зазвучала скрипка, все внимание поглотила музыка и стало не до улыбок. Играл Миленкович очень хорошо. Музыканты оркестра слушались его как бога. Старые каменные стены давали прекрасную акустику. Сергей Львович и Мария сидели где -то в середине круто идущей вверх трибуны, значительно выше уровня стены, поэтому море дышало на них напрямую. Трудно сказать, добавляло ли дыхание моря что-то в акустику, но легкий йодистый аромат придавал некий живой объем музыке. Сергей Львович один раз осторожно взглянул на спутницу: она внимательно слушала музыку. Это было нельзя подделать.
После концерта, когда они вышли из летнего театра, Сергей Львович предложил:
– Кофе, конечно, пить на ночь вредно, но давайте в честь большой музыки устроим праздник непослушания и выпьем кофе!
– Да-а, согласна! – музыкальное вдохновение явно коснулось Марии.
Когда они подошли к «Моцарту», кафе было переполнено. Официанты, хорошо знавшие Сергея Львовича, изловчились и быстро организовали столик:
– Прошу, мой генерал!
Только они устроились, Мария как-то брезгливо открыла меню и тут же закрыла.
– Не могу! После такой музыки сидеть в этом гвалте, да еще с кальянами вокруг…
Они медленно пошли по алее прочь от Старого города. Народу было много, но аллея была достаточно широкой, чтобы чувствовать себя более-менее уединенно и вести разговор.
– Интересный скрипач! Я, конечно, знаток музыки почти никакой, но мне кажется, что все музыканты: и дирижеры, и скрипачи с пианистами: они все какие-то согнутые в дугу, напряженные, извиваются, будто что-то выдавливают из себя. А этот прямой как палка! Ничего из себя не выдавливает. Даже лицо как у спортсмена, без страдательных морщин.
– Я тоже обратил внимание: действительно – не похож на большинство музыкантов. Движения четкие, точные, ничего лишнего. Наверное, изгибаются и выдавливают из себя музыку те, в которых музыка занимает только часть натуры, а этот из семьи музыкантов, играет с пяти лет. Он пропитан музыкой до мозга костей. Хорош, даже в каких-то шлягерах американских глубину находит.
– А вот это… пронзительное и тревожное… это – «Зима»?
– Да, «Времена года», «Зима».
– Так странно! Как можно писать сочинять такую музыку и так точно играть? У них же, в Европе, совершенно нет зимы!
– Согласен, странно! Но есть такая версия, что Вивальди соотносил «Времена года» с временами человеческой жизни. Молодость, зрелость и так далее…
– Интересно! – удивилась Мария. – Надеюсь, вы не сию секунду это выдумали?
– Вы мне льстите! Я не так изобретателен. Это я слышал от одного интересного человека, русского экскурсовода в Венеции.
– Интересно… – Мария задумалась. – Пытаюсь представить знакомых мне стариков и соотнести их с музыкой Вивальди… Не получается.
