Данный обряд не требовал полного и безусловного единения чародейки с природой, но мудрая Нинэ-пухуця приучила свою ученицу к этому упражнению столь умело, что единение с миром стало для Митаюки-нэ естественной потребностью.
– Водами текучими, ветрами летучими, травами земными, тварями лесными заклинаю вас, духи мира нижнего, мира верхнего, мира живого! Услышьте меня, духи, в день победы темноты над светом, в день торжества зла над глупостью, страха над ленью! Услышьте меня, ведьму смерти именем Митаюки-нэ, в день мертвого солнца, мертвого света, мертвого тепла! Меня, чародейку рода сир-тя, дщерь магов, сотворивших мертвое солнце для мертвой земли! Я создала мир малый по образу мира большого, с двумя солнцами, двумя землями и тремя мирами. Волею предков моих повелеваю духам земным, небесным и нижним, войти в мир малый, ровно в большой. В день мертвого солнца, торжества предков моих над холодом земным повелеваю богам великим войти в мир малый и принять его ровно большой!
Разложенные на песке угольки затрещали, задымили, отчаянно пытаясь изобразить из себя два светила мира живых и светила верхнего и нижнего мира. Это могло означать только одно: ведьму услышали, и сотворенный ею мир начал оживать. Митаюки торопливо положила нефритовый крестик в самый центр изрисованного ею пространства, быстро поставила по сторонам от него знаки двух высших богов и их жен, проговорила, проведя ладонью над украшением:
– Мир малый да войдет в камень зеленый, как великие небеса в капле малой отражаются, и пусть отражение от камня зеленого мир великий подобием своим сотворит. Пусть в миру великом, как в малом Калтащ-эква поглотит каждого, кто возжелает вреда сыну моему, хоть до рождения, хоть после появления его на свет… – Митаюки посыпала нефритовый крестик песком. – В день мертвого солнца повелеваю властителю света! Пусть в миру великом могучий Нум-Торум, хранитель жизни, заберет жизнь любого, на меня посягнувшего, как я жизнь сего существа забираю! – Чародейка вытряхнула из мешка красноголовую гадюку и стремительным рывком сломала ей шею. – Пусть великий Куль-Отыр, хранитель смерти, высосет кровь из каждого, возжелавшего мне зла, как я высасываю кровь из этого тела. – Оторвав голову змее, девушка, сколько смогла, втянула в себя кровь из маленькой шеи. – Пусть вездесущий дух Аутья-Отыр донесет до каждого, сотворившего супротив меня черное колдовство, этот яд, в мой мир добавленный. – Она стряхнула капельку яда с ракушки перловицы на нефритовое перекрестье. – Пусть пупыхи, духи вездесущие, пожрут каждого, кто беды принесет семье моей и мужу моему Матвею, как я пожираю сию плоть. – Чародейка надкусила змеиную тушку. – Пусть жестокая Суур-эква принесет ему удачу в бою и обережет от ран тяжелых, как я всегда старалась уберечь. И пусть добрая Хотал-эква не оставит меня своим теплом и принесет мне удачу…
Все! Семь заклинаний, семь оберегов, семь защитных проклятий. Больше нефритовые амулеты принять, увы, не способны.
– Да сохранится большой мир в малом, да исполнят великие боги волю смертной, да сохранится день мертвого в амулете сем до последнего моего земного выдоха… – Произнося завершающие обряд слова, Митаюки круговыми движениями, от краев к центру, стерла свой рисунок, закопав угли в песок, пока наконец в центре не остался только зеленый нефритовый крестик. Последним движением чародейка закопала и его, немного выждала, затем быстро выдернула, продела в отверстие заготовленный ремешок и повесила на шею. Забрала змеиную тушку. Вернувшись к слугам, к костру, разрыла угли, кинула ее в золу, снова прикопала.
