– Восточные мотивы стали очень популярны, – заметил Филя, – иероглифы там всякие, шмиероглифы…
– Вавилонское смешение культур, – кивнул Гальцев. – Но хотел бы заметить, что язык татуировок – это колоссальный набор символов и передаваемые в устной традиции правила их сочетания и чтения.
Филя Агеев вздохнул с облегчением.
– Так что там было, вы говорите, на вашем знакомом или малознакомом? – уточнил Гальцев у Гордеева.
– Изображение ангела со свечой и надпись «Святой Отец, спаси и сохрани раба Божьего». И еще две буквы… «Ми». Возможно, раба Божьего Михаила.
Гальцев покивал.
– Это классический оберег. Защита. Татуировка-талисман.
– У меня когда-то был клиент, – припомнил Гордеев, – с наколкой «Спаси от легавых и суда».
Гальцев кивнул.
– Тоже оберег. Вообще же оберег в воровском мире – это татуировка с изображением Иисуса Христа, Богоматери, архангелов, святых, ангелов, церквей, монастырей, креста, черепа человека или без такового. Например, существует еще известный воровской оберег-тату «Да принесет мне воровскую удачу царица небесная».
– Значит, такого рода наколки у них в ходу?
– Ха!
– Значит, возможно, что человек этот, так сказать, зону топтал?
– Ха, – снова подтвердил Гальцев. – Это более чем возможно! – И тут же добавил: – Но не безусловно. А не желаете ли разделить с пенсионером скромную трапезу?
– Э, – вмешался Филя, – э… правильно ли будет сказать, Иван Трофимович, что тело вора представляет собой не разрозненный набор знаков языка тату, а целостный и сложнейшим образом организованный речевой акт?
Гордеев с изумлением уставился на своего приятеля (излагать мысль таким наукообразным образом было совсем не в его стиле), а пожилой криминалист одобрительно покивал седой головой.
– Совершенно верно, – с удовольствием и одновременно с некоторым разочарованием сказал Гальцев. С удовольствием – от беседы с просвещенными людьми, с разочарованием – оттого что мысль была закончена за него.
Тут Гордеев сообразил, что Филя, видимо, просто знает наперед все фразочки и ходы старого криминалиста и сейчас просто завершает их светский диалог.
В лифте Гордеев сказал язвительно:
– Продуктивный визит, ничего не скажешь!
Филя развел руками: ничего, мол, не поделаешь, как есть, так и есть.
Уже в машине договорились, что Филя займется этим делом. Некогда, работая в МУРе, он как раз специализировался на криминале, связанном с автомобилями. И по сей день Филю интересовали все дела, так или иначе связанные с машинами.
Они вместе съездили на Петровку, где по-прежнему трудился легендарный Эммануил Степанович Сазонов, уникальный специалист по созданию фотороботов, не признававший современной аппаратуры и работавший простым карандашом. Он умудрялся извлекать из сознания свидетелей уже подзабытые ими эмоции, которые помогали им, неожиданно для себя, многое вспомнить.
Довольно быстро Сазонов сделал два портрета – водителя «мерседеса» и его спутницы, и эти портреты Филя по своим каналам «зарядил» для проверки.
Гордеев воспринял это с некоторым облегчением. Конечно, было бы еще проще вовсе забыть о происшествии. Но не получалось. Да и не в его это было правилах.
Он отклонил пару предложений о совместном ужине (одно от женщины, другое от коллеги) и отправился домой. Поужинал в одиночестве, посмотрел телевизор (без звука – так полезней для душевного равновесия) и завалился с книжкой на диван. Это был Эрл Стенли Гарднер с его бесконечными историями про ушлых адвокатов и главного из них – Перри Мейсона. Нельзя сказать, чтобы Гордееву особенно нравился Гарднер и его персонаж, но некоторые приемы Мейсона не могли не вызывать восхищение, в частности, безукоризненно отработанный прием пикировки адвоката с государственными обвинителями, в которой обычно и выявлялась истина. Читая эти искрометные диалоги, Гордеев не раз признавался себе, что эта книжная жизнь выглядит очень правдиво. Ведь, по сути, уйдя из следователей в адвокатуру, он, Юрий Петрович Гордеев, стал даже больше, чем прежде, заниматься оперативной работой, хотя настоящий адвокат должен копаться в бумажках, заниматься юридической казуистикой и выискивать бреши в позиции противоположной стороны, которую олицетворяют такие же крючкотворы. А впрочем, не исключено, что подобная бумажная рутина вскоре ему и предстоит – вот, например, в Химках.
