Последняя сказительница - страница 22

Всё будет хорошо, только бы найти родителей и Хавьера. И кто бы ни были эти люди, они не заставят меня забыть.

Меня зовут Петра Пенья. Мы покинули Землю 28 июля 2061 года. Сейчас 2441-й, мы прибыли на Саган.

Я разыщу свою семью во что бы то ни стало.

Мама распутывает последний узел моих волос.

– Ты назвала меня греческим словом, которое означает «камень», – говорю я.

Мама смеётся.

– Вообще-то, имя предложил папа. Но я подумала, что звучит красиво. – Вижу в зеркале, как она качает головой и улыбается.

– Он не говорил, что оно значит, пока я не согласилась.

– Камень, – повторяю я. – Моё имя означает «старый грязный камень».

– У тебя красивое имя, Петра. Как ты сама.

Из маминой косы до талии выбиваются пряди. Её зелёные глаза под лучами солнца приобретают синеватый оттенок с золотистыми искорками. На носу веснушки. Мне никогда не стать такой симпатичной, как она, но, судя по её взгляду, она думает иначе.

– И это имя тебе очень идёт. Ты сильная.

Я поднимаю голову и вижу, что её глаза полны слёз.

– Однажды ты начнёшь по-настоящему великое дело.

Я закатываю глаза.

«Ты не разрешаешь мне заниматься тем, что мне нравится». Я даже не пытаюсь озвучивать то, что всегда остаётся за кадром. Своё мнение.

Но как тут можно что-нибудь основать, если она не даёт даже попробовать. Или всегда подталкивает меня к ботанике, вместо того что я по-настоящему люблю? Я бы могла стать сказочницей.

Теперь всё портят нейросети. Я сразу вижу: человеком написана книга или бездушной программой. А я лишь хочу, чтобы истории были жизненными.

Я складываю руки на груди.

Мама заплетает мне косу и закрепляет резинкой.

– Тебе не обязательно любить меня всё время, Петра.

Она встаёт и целует меня в лоб.

– Я стараюсь тебя уберечь, устроить для тебя самую счастливую жизнь.

Слышится тихий женский голос:

– Расскажите о вашей роли.

Я отхаркиваю зелёную слизь. Понимаю, что сейчас себя выдам.

– Я… я Зетта-один, – говорю я скрипучим голосом. – Эксперт по ботанике и геологии. Служу и подчиняюсь Коллективу.

О Господи! Переврала строку. Не подчиняюсь. Просто служу.

Канцлер хмурит лоб, и под её прозрачной кожей дёргается бледная вена.

– Брик, поднимите её, – приказывает Канцлер.

Мужчина по имени Брик поднимает меня за подмышки и сажает. Берёт холодной рукой за подбородок и вертит голову из стороны в сторону.

– Восхитительно, – говорит он.

Как и у дамы, над левой бровью у него проходит ярко-голубая вена, словно он нанёс тени для глаз не там, где надо. И точно так же, как и у женщины, нижняя часть лица в тени из-за высоких скул. У него тоже полные губы, не от макияжа или накачивания, как делали дома, на Земле, модницы. Череп покрывают похожие косички. Я смотрю на женщину рядом с ним, у которой точно такие же черты лица.

Что же произошло с ними за последние триста восемьдесят лет?

Я вспоминаю уроки биологии и учительницу мисс Кантор, которая рассказывала нам о перечных бабочках в Англии, об их новом камуфляжном цвете под сажу, скрывающем их от птиц. Они так быстро эволюционировали. Но те бабочки были хотя бы красивы.

Здесь же ничего подобного. Я вспоминаю высказывание дамы о защитном фильтре для кожи. Уж не проделали ли они над собой опыты? Просто так, чтобы не отличаться друг от друга.

Я сглатываю, морщась, слюна похожа на горячие угли. Брик подносит к моим губам небольшую чашку. Не зная, что делать, я отхлёбываю, но не глотаю, а держу жидкость за щекой. Проходят секунды, и боль исчезает. Я глотаю остатки и вздрагиваю: по телу волной прокатывается тепло. Немного напоминает какао Литы, только гораздо крепче.