–– Фу, Мухтар!
–– Нельзя, Мухтар.
–– Мухтар, тихо!
Результата никакого не последовало. Галдёж продолжался, усиленный воспитательными акциями, но все получали удовольствие. Дворняги от своего хулиганства и свободы, Мухтар – от законного повода зайтись бесшабашной дурниной, а «остановочный кружок» … Наверное, от сопричастности к событию.
Сегодня перед «полуденным» было подозрительно тихо. Люди собрались, как всегда, я это видела издалека, но говорили чуть слышно, и ощущение всеобщей растерянности витало в осеннем воздухе. Я подошла ближе, выхватила глазами невысокую черноглазую женщину в светлых трикотажных бриджах до колен и просторной футболке. На макушке черноокой жительницы Аштарака торчал хохолком обесцвеченный хвост, перехваченный резинкой. Мелькали на солнце огненной рыжиной отросшие пряди. Они не были седыми, как положено. Именно такими – странно огненными. Зачем-то женщина скрывала перекисью не седину, а яркий цвет натуральных волос. Старалась приглушить огонь.
Говорили они то на своём языке, то переходили на русский. Когда я слышала разговоры местных, то всегда поражалась этой особенности: даже беседуя между собой, они чередовали фразы на разных языках.
–– Ануш, – аштараканка с короткой аккуратной стрижкой обратилась к «обесцвеченному хвосту», – Ов карох ер мтацел! А ночью ничего не было слышно?
Оказывается, я безошибочно выделила из толпы легендарную, всё знающую Ануш.
–– Ес шат зармацац ем, – расстроено произнесла та, словно разговаривала сама с собой. – Сроду у нас собак со дворов не сводили. Если бы кто чужой был, так Мухтар бы шум поднял.
–– Может, приманили, чем вкусным? Молодой ведь, дурной. Да и добрый, надо сказать….
Я посмотрела на двор напротив остановки. Точно. Пса нигде не было видно. И его весёлого лая, который знала вся деревня, слышно тоже не было. Женщины покачали головами, развернулись и собрались расходиться. Очевидно, по домам, потому что, куда же ещё здесь расходиться?
–– Ануш, а что случилось с Мухтаром?! – торопливо спросила я.
Женщины оглянулись с удивлением. Та, которая была Ануш, мягко и доброжелательно ответила:
–– Со двора свели.
И опять что-то прибавила на своём языке. Может, по привычке перевела тут же фразу, а, может, просто выругалась.
–– Ануш, – уже обнаглела я, – а кто свёл-то?
Конечно, я сразу вспомнила пропавших осликов. Но если те могли и сами уйти из Аштарака в поисках лучшей жизни, то пёс-то сидел на цепи.
–– Да кто ж его знает?! Ворканов индз е хайтни, чужих у нас не бывает, а местные никогда так не поступят.
Я была «не местная», а, значит, попадала под подозрение. Собачьей воровкой прослыть совсем не хотелось, и я стала оправдываться:
–– Да кому нужен пёс-то чужой? Это же не ведро, не кастрюля. Как его в хозяйстве приспособить?
–– Вот и мы не понимаем, – пожала плечами Ануш. Скорее всего, она не склонна была подозревать меня в причастности к похищению Мухтара. – А только цепь порвана.
–– Может, кстати и сам сбежал, – добавила короткостриженая. – Ов гити? Молодой, дурной, кровь взыграла. Набегается, прибежит.
И женщины, тяжело вздыхая, пошли прочь от остановки. Их словно давила мысль о воровстве в родной деревне. Пусть пропал только молодой и глупый кобель, который, возможно, сам сорвался с цепи.
Я зачем-то поплелась за Ануш и короткостриженой, держась на некотором расстоянии. Вскоре они шумно попрощались, вторая женщина скрылась за ярко-зелёной калиткой. Ануш пошла дальше.
