– После звонка подойди ко мне, – тихо, чтобы слышала только Нина, сказала Анна.
После уроков в дверь учительской робко постучались. В коридоре послышалось невнятное бормотание, и дверь, жалобно скрипнув, отворилась. На пороге стояла Нина.
– Анна Владимировна, я не просила у него булку. Он сам мне ее дал. Честное пионерское! – слова срывались с уст Нины, перепрыгивая друг через друга. Недавний родничок превратился в бурную горную речку и теперь несся, с шумом преодолевая препятствия.
Анна с нежностью подняла глаза на Нину и осторожно проговорила:
– Я хочу пойти на рынок. Пойдешь со мной?
На секунду Нина опешила от такого поворота событий, но, быстро опомнившись, радостно вскрикнула:
– Конечно, пойду!
Анна и Нина шли по пыльной сельской дороге. Сентябрьское солнце из последних сил пыталось согреть мир, но было видно, что радоваться последним теплым денькам осталось недолго. Природа готовилась к зиме. Всего за одну ночь изумрудно-зеленые деревья окрасились в желтые и бордовые цвета, будто невидимый художник случайно пролил на них яркие краски. Пыльная зелень травы, на которой у пруда паслись две последние тощие коровы, оставшиеся у колхоза, начинала приобретать бурый осенний оттенок. С соседней улочки навстречу выбежала собака с обломком старой кости в зубах. За ней бежала целая свора худых и облезших псов.
На дороге собралась толпа. В ней едва можно было различить разгоряченную какой-то новостью женщину и лысоватого почтальона маленького роста.
– …Здесь не может быть ошибки, – спокойно говорил почтальон. – Вот тут написано: дом номер шесть.
Женщина, держа ребенка на руках, зарыдала:
– Люди добрые, да что же это делается, а? Вы слышите? Это пришло не мне! Я же только вчера получила письмо от мужа. Вот оно, посмотрите. Какая похоронка? Откуда?! Сейчас, сейчас… – с этими словами она выудила из кармана домашнего халата замусоленный треугольник письма.
– Смотрите! Вот! Он же мне писал, что все хорошо. Люблю, скучаю. – Женщина срывающимся голосом стала читать строки из письма.
Ожидая поддержки, вдова после каждого слова с надеждой вглядывалась в лица соседок, будто эти слова из письма месячной давности могли кому-то доказать, что муж жив и невредим.
Собравшиеся, опустив головы и переминаясь с ноги на ногу, молчали. Кто-то с сожалением вглядывался в искаженные горем черты бедной женщины. Все было очевидно.
Не найдя поддержки в толпе, отчаявшаяся женщина заметила стоявшую в сторонке Анну. Будто бы увидев спасительницу, она с безумными глазами бросилась к ней:
– Прочтите! Вы учительница. Прошу вас, посмотрите. Может, тут неправильно написано? Может, это другой дом номер шесть?
Все знали, что другого дома с номером шесть в их селе не было. Знала и она, но ей нужно было сейчас заручиться чьей-нибудь поддержкой в своем безумии.
Анна с тоской подняла глаза на номер дома, медленно перевела взгляд на бумажку, затем на рыдающего ребенка в руках испуганной женщины.
– Я не разберу. Очки забыла.
С этими словами Анна вернула похоронку – клочок бумаги, в паре строк сухо рассказавший о том, что теперь у них нет ни мужа, ни отца, ни кормильца, ни опоры.
Взяв за руку Нину, Анна быстро засеменила прочь. В глазах ее стояли слезы. Она была напугана. Зажмурив глаза, она силилась прогнать мысль о том, что когда-то вот так же и к ней подойдет почтальон и протянет казенное извещение.
На импровизированном рынке, где селяне покупали и обменивали нехитрый товар, было всего несколько человек.
