Посох в цвету. Собрание стихотворений - страница 4
Вы – встреча двух дланей,
Вы – их пожатье.
Привет вам, быки круторогие,
С лицом человечески-хмурым грядите!
XXXV
Сфинкс
Каменным когтем на грудь наступил.
Шествовал мимо и, грузной стопой
Тронув, свалил.
Орошались уста ярко-рдяной струей:
Сфинкс проходил.
Шествовал мимо божественный зверь,
Белые очи в безбрежность ушли.
Лапой смахнул, – и в кровавой пыли
Пал я теперь.
Белые очи в глубинах скользят,
Поднят к далеким и чуждым мирам
Льдистый их взгляд.
Лапы по теплым ступают грудям,
Кости хрустят.
Лапы по рдяным ступают цветам.
Тронули, – вот под пятой я расцвел…
Сфинкс, устремляясь к безбрежным векам,
Мимо прошел.
XXXVI
Я холоден
О, если бы ты был холоден или горяч!
Апокалипсис, гл. 3, 15
Отверзи мне двери, те, что я не открыл —
Оттого, что заржавели петли, – не было сил.
Заржавели петли от холодных дождей…
От людей, что Ты дал мне, – от слез людей!
Людей, что Ты дал мне, – я их не любил.
Из сладостной Книги был ближний мне мил.
Из сладостной Книги я много читал.
Мне за это отверзи. Я устал…
Душа моя – льдина, до костей я застыл.
Открой хоть за то мне, что я не открыл!
XXXVII
С дороги
Белый храм родной моей деревни,
Я любил тебя – издалека.
Забелеешь – бубенцы напевней,
И прошла дорожная тоска.
Ранним мартом, меж туманов сизых,
Мне подснежник грезился в тебе,
Что раскрылся, как весенний вызов,
Беззаботно брошенный судьбе.
А дорога прилипала к спицам,
Чтобы миг желанный оттянуть,
Чтобы счастья дробные крупицы
Вихрем встреч бездумно не смахнуть.
Поворот. Резвее скачут кони.
Рига. Сад. И дом за ним родной.
А уж храм забыт на тихом склоне,
Как цветок, оборванный рукой.
XXXVIII
тоска
Вот он, старинный зал, где фикусы все те же,
Так неизменны под кривым ножом, —
(Десятки лет он им вершины режет).
Вот он, старинный зал, где бегал я мальцом
С квадрата на квадрат паркетный вперепрыжку…
Вощеный пол скользил под резвою ногой,
И, стульев чопорных наруша строгий строй,
Здесь с братьями играл я в кошку-мышку,
Но чаще с бледной маленькой Тоской.
Она была – как кукла восковая,
Невелика. И в локонах. С лицом
Неизъяснимо сладким. Золотая
Коронка высилась над выпуклым челом, —
Челом упрямицы… И, правда, ты упряма
Была, и нудила: «Играй со мной. С одной.
О них не думай… Будь для них – немой.
Засохнут фикусы. Остынет папа, мама.
Изменят братья. – Но всегда ты мой». —
И крепко, крепко шею обнимали
Мне ручки тонкие. И больно было мне,
И радостно. И в горле замирали
Рыданья бурные… И мчались мы по зале!..
И поздно, ввечеру, при сладостной луне,
Я крался с ней по дремлющим покоям.
Звенел хрусталь в шандалах голубых.
От жардиньерок розой и левкоем
Тянуло слабо… И в ушах моих
Был шепот тихий. В тайную беседу
Вступали мы. Хотелось воскресить
Забытый мир… крылатую планету,
Где можно, не стыдясь, обнять, любить…
И тени фикусов тянулись по паркету.
Вот он, все тот же, мой старинный зал,
Где фикусы по кадкам, точно мумий
Иссохший ряд… Где я с тобой играл!
Ты подросла, Тоска… Темнее и угрюмей
Твои глаза. Но так же и теперь
Желанна ты, и мне не изменила.
Я на балкон открыл широко дверь…
Луна высокая и белая царила
Над елями… Как прежде, так теперь!
И те же ветхие, бестрепетные ели
С крестообразными вершинками у звезд…
Как будто мимо годы пролетели,
Как будто мало град, и снег, и бремя гнезд
Над мшистыми ветвями тяготели…
XXXIX
Мяч
Давно-давно, в беспечной суматохе
Ребячьих игр, кружася меж детей,
Лиловым вечером плененных тополей
Ловил я тайные, прерывистые вздохи.
Их тень, как исполин, бежала на меня
Похожие книги
