Поблизости от застенка стоит легионер, он опирается на копьё. Дальше какие-то две простолюдинки. Справа от них осанистый мужчина – по виду купец. Слева какие-то ремесленники – на них кожаные фартуки. Все они стоят спиной, слегка повернув головы вправо, откуда накатывается шум разгорячённой толпы.
– Схватили кого-то, – не оборачиваясь отвечает Варавва и машет рукой, – мол, успокойтесь, ещё не время, то время ещё не пришло.
В толпе под оконцем занимается разговор.
Один из мастеровых – он выше ростом – тычет подбородком:
– Этот что ли?
– Этот, этот, – приподнявшись на цыпочки, кивает напарник, в его волосах кольца стружки. – Ха Машиях.
– Месси-ия? – недоверчиво тянет первый.
– Так, так, – подтверждает другой, это, видимо, столяр.
– «Мессия», – хмыкает простолюдинка.
– Мессия! – убежденно твердит столяр, молитвенно складывая руки.
– Да кто же он? – встревает купец, в его тонком клокочущем голосе мешается удивление и раздражение.
– Безотцовщина – вот кто, – язвит та же простолюдинка. Она либо стряпуха, либо прислуга, до того егозлива и остра на язык.
– Как так? – купец косит на неё взглядом.
– А вот так, – кривится та, но договорить не успевает – приближается процессия, все умолкают.
В густой толпе мелькает профиль измождённого человека. Лицо его в пыли и крови, волосы спутаны. На нем рваный голубой хитон. Толпа не только ведёт его в Храм, где должен свершиться суд, но, похоже, уже исполняет и приговор, ещё никем не вынесенный. Процессия удаляется. Однако зеваки, сгрудившиеся обочь дороги, не расходятся. Остаются на месте и те, кто оказался под тюремным окном, только теперь их лица повёрнуты влево.
– «Мессия», – ухмыляется стряпуха, явно понуждая возобновить прерванный разговор.
– Отец-то его легионер, – вступает другая простолюдинка. В руке её корзинка с зеленью. Она более опаслива, чем товарка, но, видать, тоже горазда посудачить да помыть косточки.
– А мать? – спрашивает у неё купец.
– А мать – распутница, – живо встревает стряпуха, однако купец на неё не смотрит, он ждёт ответа от зеленщицы.
– Да, – кивает та, уже не сдерживая длинного языка, – прелюбодейка, каких свет не видывал.
– А солдат тот, отец его, – Бен Пантера, – спешит стряпуха, норовя снова захватить внимание. – Обжора, пьяница и бабник.
– Языки бы у вас отсохли, – обрывает их столяр. – И откуда только берётся такое!
– Храмовники говорят, – миролюбиво отвечает зеленщица. – Бен Пантера – его отец.
– И сынок, видать, туда же, – язвит стряпуха. – А то «мессия, мессия»…
– А мать, говорят, была изгнана, – своим убедительным тоном продолжает зеленщица. – Жених её прогнал.
– Да не жених, – перебивает стряпуха, – муж. Плотник он…
– Что несут! – всплескивает руками столяр. – Что несут! – Его коробят наветы, а ещё, видать, то, что возводится напраслина на близкий ему ремесленный ряд. – Да откуда ведомо?
– Все знают, – огрызается довольная стряпуха. – И плотник тот за прелюбодейство прогнал её. – Она победительно взглядывает на столяра, как бы говоря, что плотник не чета тебе.
– Так сын – тоже распутник? – купец не может взять в толк, в чём же обвиняют схваченного.
– Не-е, – тянут две кумушки, склонясь друг к другу, и довольные прыскают.
Купец оглядывается, словно ищет, с кем бы обмолвиться. Он явно не здешний. Судя по бороде, откуда-то с севера – борода крашеная, завитая по-согдийски, в Иршалаиме завивают иначе. И подбой на плаще скромный, хотя по виду это человек не из бедных.
