Левый берег, наглухо заросший густым смешанным лесом, напротив, был пологим. Спокойный, уверенный, он манил сумраком древних поверий и старинных сказаний. От него веяло мистикой отшельников и колдунов, заговорами ведьм и заклятьями первых богов. Прямо от береговой полосы начиналась мягкая, вкрадчивая болотина, почти сплошь задернутая брусничным и черничным кустарником. В летнее время, сразу после захода солнца, с левого берега можно было слышать женское пение. Это пели русалки, рассевшись по корявым ветвям низкорослых сосен, заманивая в свои коварные сети не слишком благоразумных путников. В неверном свете луны тускло серебрились их длинные чешуйчатые хвосты и жарко вздымались красивые сахарные груди.
На левом, кроме волхва Ишуты, никто из людей не жил. Сказывают, Ишута мог вызвать на разговор самого водяного, и тот спешил на встречу с волхвом, рассекая водную рябь, верхом на соме.
Да, именно все так и было. Старый волхв Абарис, что жил в том лесу до Ишуты, решил завершить дела земные и отправиться по другую сторону пепла, в чертоги богов, но просто так сделать он этого не мог. Традиция требовала оставить после себя преемника. Вот и стал волхв почаще бывать в городе, зимой и летом приезжая на волокуше, которую тянул мощный конь Потага, присматриваться да приглядываться к молодежи, в дома заходить, с людьми беседовать.
На самом краю посада, окнами на лес, стояла изба кузнеца Калдыбы, прозванного так за кривоногость и хромоту. В семье кузнеца было своих детей трое и один приемный, сирота Ишута.
