– Хорошо, ах, до чего же хорошо! – пробормотал он.
И когда слово «хорошо» дошло до сознания и больно укололо своей несвоевременностью и напомнило, что до хорошего далеко, ничего нет пока хорошего, кроме вот этого великолепного дня, созданного не столько вольной прихотью природы, сколько запланированным старанием метеорологов, он, повысив голос, упрямо повторил себе, как заклинание:
– Хорошо, просто невозможно, как хорошо!
2
Генрих переходил от стенда к стенду, от прибора к прибору, до каждого с наслаждением дотрагивался, с нежностью провел рукой по схеме переключений, дружески похлопал по щиту с командными аппаратами. Остановившись в углу, он обвел растроганными глазами лабораторию.
– Здорово же ты изголодался по работе, – заметил Рой.
Генрих присел около брата.
– Ужасно, Рой! Я ведь уже потерял веру, что возвращусь к нормальной жизни.
– Медики не считали тебя безнадежным ни на Марсе, ни на Земле.
– Я сам считал себя безнадежным. Чем ты нагрузишь меня? Чем вы сейчас занимаетесь?
– Легче сказать, чем мы не занимаемся! Лаборатория особых космических проблем, а под особыми все больше понимаются несчастья в космосе… Что до меня с Арманом, то мы заняты тобой. Отчего ты чуть не погиб?..
– И для чего выздоровел, да? – Генрих нахмурился. – Вряд ли я буду по этой проблеме хорошим тебе помощником. Древние говорили, что познать самого себя – самая трудная штука.
– Они же говорили, что самопознание – предпосылка всякого иного знания. Впрочем, ни минуты не сомневался, что ты выберешь тему сам, и обязательно не ту, какую тебе порекомендуют.
Генрих засмеялся. У него и раньше были обычны быстрые переходы от дурного настроения к веселью и от веселья к хмурости. После болезни внезапная смена настроений стала резче. Обдумывая, как держаться с братом, Рой предписал себе подтрунивать, но не противоречить. Не встречая отпора, Генрих легко «перегорал», эта черта в нем сохранилась.
– Но если деятельно участвовать в расследовании мне непосильно, то интересоваться им буду, – предупредил Генрих.
– Это не противопоказано, – согласился Рой.
– В этой связи у меня много вопросов к тебе.
– Задавай их.
– Доказано ли, что Спенсер и Гаррисон одно лицо?
– Доказано, что их нельзя различить физически.
– Как-то они все-таки различаются?
– Биографически. Анкетно, как говорили наши предки.
– А как понимать физическое тождество?
– Буквально. Совершенные близнецы, хотя и от разных родителей. Высокомудрая МУМ едва не впала в электронное безумие при обработке их данных, на третьем запросе она уже путала их.
Генрих, помолчав немного, заговорил опять:
– Зачем летел Спенсер на Марс? Ты объяснял, но я забыл.
– Изучить энергию марсианской растительности. Физики считали тему важной.
– А его двойник? Они не были знакомы? Разумеется, если не исходить из посылки, что оба – одно существо.
– Они сейчас лежат рядышком, повергая своим сходством в трепет студентов-медиков. Наличие двух тел доказывает, что существа они разные.
– Что значит предсмертная записка Гаррисона?
– Этого никто не знает.
– Это может знать Андрей, записка адресована ему.
– Он и понятия не имеет, что подразумевал Гаррисон.
Генрих опять помолчал, размышляя.
– Доказана ли сверхсветовая скорость команд Марса?
Рой пожал плечами.
– Я бы сказал осторожней: не доказано, что сигналы распространялись со скоростью света. Мгновенность передачи остается пока единственным объяснением загадки.
