Ублюдки. Хотя, довольно забавно наблюдать, как все хватаются за последний шанс насладиться всем тем, что у них есть. Кто-то за деньги, а кто-то за свою жизнь.
Прогулялись с Максом, купил ему лакомства. Он очень агрессивно реагирует на других собак. Один в один как Рекс. Даже так же глупо приседает во время того, как рычит на них. Так им, пусть идут к чёртовой матери.
***
Наконец-то нет этого навязчивого желания. Нет этой апатии. Выпиваю две таблетки. Надеюсь, скоро они мне не понадобятся. От них лучше, гораздо лучше. Однако, есть побочный эффект. Дико хочу в туалет. Сейчас схожу, и будет совершенно хорошо.
Встаю с кровати, иду через коридор, не включая свет. В конце коридора дверь приоткрыта. Там заветный туалет, но меня что-то смущает, я не могу туда идти. Не могу оттого, что я вижу. Два плоских круглых холодных фонарика направлены на меня. Еле блестящие огоньки глаз, отражающие лунный свет, еле доносящийся до туалета. Тяжело дышу. Мне страшно. Это не Макс. Делаю шаг вперёд. Слышу утробный, еле слышный рык. Эхо его отдаёт в виски. Пытаюсь дышать тише. Сердце колотится ка бешенное. Не хочу поворачиваться спиной. Не могу идти вперёд. Звук повторяется. Неестественный, получеловеческий. Шипение, хруст костей. Собираюсь с мыслями, срываюсь с места, бегу в комнату, запираю дверь, падаю к ней спиной. Никто не догоняет, никто не скребёт когтями. Давление над глазами заставляет их закрыться. Сегодня я сплю так. Я не хочу, но таблетки действуют, я боюсь и проваливаюсь в сон. Впервые за восемь лет хочу жить.
Просыпаюсь на своей кровати. Подо мной сырая простынь. На мне сырое одеяло. Чёрт побери, воскресенье не радует. Макс смотрит на меня и недоумевает. Мне же не пять лет. Блядь! Что это было? Пора заканчивать с таблетками. Подъём, оценка ситуации, куча постельного белья, стиральная машина. Макс ведёт ухом, смеётся, наверное, надо мной. Да куда уж там? Я сам смеюсь. Впервые без тебя я смеюсь. Я освобождаюсь, и эта свобода рвётся из меня такими причудливыми формами.
У завтрака есть вкус. У кофе есть запах, а у меня есть верный друг. Он чудной, ест за двоих. За себя и за Рекса. А я, смыв позор, берусь за кисть. Я открыл эту комнату будто первый раз. Как и подобает для угловых комнат с двумя окнами, она залита светом. Роняю на пол чёрную краску. Роняю на пол красную краску. Как кот, который доминирует над кружкой, расчёской или конфетой, оставленными, волей случая, на столе. Я бросаю в стену свою печаль – твой портрет. Глаза у меня получались всегда особенно неестественно. Я рисую поляну, солнце, деревья вдалеке. Кисть ведёт меня сама. Я не успокоюсь, пока не завершу.
Небо сегодня особенно глубокого голубого цвета. Глядя в окно, навожу цвет. Хочу запечатлеть этот день. Хотя бы так, хотя бы небом.
– Вроде, получается, не правда ли? – спрашиваю я у пса.
В ответ лишь поднятые брови.
– Молчание – знак согласия, дружище! – я воодушевлён, я живу.
Я вижу это небо, по нему вниз скатываются лучи солнца, заливающие цветущее поле. И ты убегаешь в даль, в сторону темнеющей чащи леса. В своей широкополой голубой шляпе. Будто начало двадцатого века. Будто, впереди лишь счастье. Но нет. Его не будет. Может, спустя несколько десятилетий, когда я восстановлю наш мир. Но вряд ли.
Я тут подумал, что ты всегда для меня являлась чем-то ускользающим. Как солнечный зайчик, который ты легко можешь догнать, но поймать – никогда.
