Все! Опоздали! Спалились! Нам конец! На чистых рефлексах, не думая, толкаю тележку обратно в номер. Причем с такой силой, что Марк, держась за поручень, спотыкается о ковер, и едва не растягивается на полу в полный рост.
– Потом будете падать! – шиплю я. – Нужно спрятать эту крабовую антисемитскую сволочь!
Пытаюсь сорвать крышку с блюда, но она, видимо, прилепившись к горячей карамели, застыла на блюде намертво. Рву крышку на себя. От невероятных усилий шпильки из прически выпадают и узел из волос распадается, закрывая мне обзор. Сдувая пряди со лба, дергаю еще раз.
–Да уйдите вы! Это не для женских рук! – Марк двумя рукам хватается за кольцо серебряной крышки.
Рвет ее на себя, и… с влажным чмоканьем крышка отлепляется, наконец, от блюда. Само блюдо подпрыгивает, а королевский краб взлетает вверх. Описав широкую дугу, он шлепается на кровать прямо посреди белого шелкового покрывала, нагло раскинув клешни. Алое, жирное, гранатово-винное пятно расползается под ним, пропитывая эксклюзивное белоснежное постельное белье ручной работы.
На долю секунды мы с Марком замираем, с ужасом глядя, как эта морская скотина отнимает у нас инвестиции. Я первой прихожу в себя. Прыжком бросаюсь на кровать, срываю покрывало. Но оно цепляется за изголовье кровати.
–Что вы стоите, идиот? – шиплю, как кобра, на Марка, сражаясь с покрывалом. – Помогите! Нужно спрятать не кошерные улики.
– Сами вы… – Марк бросается к изголовью кровати, быстро отцепляет покрывало, комкает его, заталкивая краба внутрь.
Бежит ко мне, волоча свой край покрывала. Я мчусь ему навстречу, складывая покрывало мешком со своей стороны. И в этот момент Марк наступает на край шелковой ткани и цепляется за нее застежкой изящных туфель: боковым хлястиком с серебряной пряжкой.
– Да чтоб тебя! – взвывает он громким шёпотом.
– У вас даже туфли выёжистые! – возмущаюсь я. – Не могли что-нибудь попроще на шнурках надеть?
– Очень вас прошу, Виктория Алексеевна, сделайте одолжение: заткнитесь, пожалуйста! – двумя руками он дергает ткань вверх, пытаясь отцепить ее от туфель.
Я дергаю со своей стороны. Но Марк, пытаясь освободиться от покрывала, в приступе отчаяния мощным и резким рывком тянет непослушное покрывало вверх. Потеряв равновесие от рывка, но продолжая при этом крепко держать свою часть шелковой ткани, я падаю на Марка. Огромное тяжелое покрывало на плотной подкладке схлопывается, накрывая нас. Мы валимся на ковер. Марк лежит на мне сверху, впечатывая мои лопатки в ковер. Он дергает ногой, стараясь сбросить туфель, который зацепился за шелк, и бьет меня в колено. От острой боли перед моими глазами взрывается радужный фейерверк.
–Угомоните свой костыль, дегенерат! – взвываю я. – Вы мне сейчас выбьете коленную чашечку!
– Мне же нужно ногу освободить! – рычит он.
– Вам нужно голову лечить! Напыщенный осел!
– Кто бы говорил? Моль в обмороке! Что вы без конца под меня падаете?
– Ах вы скотина наглая! Это я падаю под вас? Да это вы, как шкаф, на меня грохнулись! Освободите мою руку, я дам вам пощечину!
– Ага, сейчас! Я только шнурки поглажу!
Барахтаясь внутри шелкового кокона, мы пытаемся выбраться, а между нами оказывается краб. Его клешня угрожающе упирается между моих ног, создавая естественную, хоть и колючую преграду между Марком и мной.
–Ё! Ммать… твою… через… коромысло… как больно! – Марк, красный, как младший брат краба, сипит и дергается под покрывалом.
