Некоторое время эзотерический аспект религии еще может существовать, но только до тех пор, пока он не покушается на консервативную экзотерическую форму, на догматы и ритуалы. И, таким образом, религия как социальный институт приходит к само-консервации, т. е. к самоотрицанию. Эзотерическое Знание, как таковое, от этого, естественно, не погибает, но оказывается вынужденным искать новые формы своего проявления, вне рамок, очерченных религией, где оно воспринимается уже как ересь и подвергается остракизму и преследованию. Фритьоф Шоун по этому поводу пишет: «Если экзотерическая точка зрения больше не обновляется, благодаря ей присущему эзотеризму, которому она одновременно служит наружным сиянием и покровом, то в конечном итоге она фактически обречена прийти к отрицанию самой себя. Таким образом, религия неизбежно порождает неверие, настолько, насколько она отрицает метафизические и инициационные реальности, кристаллизуясь в буквальный догматизм; атрофия, охватывающая догмы, лишенные своего внутреннего содержания, внешне наносит удар им самим в форме еретических и атеистических отрицаний.» [1]
Таким образом, манифестация Духа, воспринятая как Откровение и духовный импульс, может разворачиваться в реальности, проходя три этапа: учение, традиция, религия. Иными словами: от рождения из Откровения в виде эзотерического Знания, через развитие в единстве эзотерической перспективы и ее экзотерической проявленности, до стагнации и самоотрицания самодовлеющей экзотерической формы.
Но, поскольку эзотерическое Знание может быть социально проявленным в большей или меньшей степени, но никогда не прекращает своего развития, постольку последовательно (в исторической ретроспективе) возникшие религии, при всем антагонизме их экзотерической формы, могут иметь родственное эзотерическое содержание.
Это особенно заметно на примере трех мировых монотеистических религий семитского происхождения: иудаизма, христианства и мусульманства. Даже мифология, применяемая этими тремя религиями, в сущности одна и та же и опирается на Ветхий Завет. С определенными дополнениями и акцентуациями все три религии используют те же метафизические символы и соотношения: сотворение мира и человека, грехопадение Адама и изгнание человека из рая, откровения Авраама и Моисея, страдания людей из-за невежества и т. п.
Как известно, иудаизм – Закон Моисея – рассматривает человека как существо заведомо греховное и мятежное, стремящееся нарушить Закон. Поэтому, в известном смысле, вектор воздействия религии иудаизма на человечество суть утверждение внешних границ Божественного Закона и установление правил законопослушания, как путь нейтрализации моральных последствий грехопадения (ибо моральные последствия грехопадения интересуют иудаизм больше, нежели сам факт грехопадения) и, соответственно, как путь познания Бога и «спасения». Иными словами, иудаизм большее внимание уделяет праведному внешнему действию, что обусловливает наличие множества сложных внешних предписаний, подлежащих буквальному исполнению верующими.
Внутренний, эзотерический импульс иудаизма, по мере консервации его экзотерических социальных форм, в исторической ретроспективе продолжает свое существование в хасидизме, а, впоследствии, находит свое воплощение в христианстве.
Христианство также начинает с грехопадения одного единственного человека – Адама, из чего предполагает, что человеческая форма существования уже есть падение. В этом смысле, как это не покажется странным, христианство оказывается сродни буддизму, который изначально рассматривает человеческую жизнь как страдание. Но если иудаизм обращен к последствиям грехопадения, то христианство стремиться к устранению его причины. Квинтэссенция христианского пути спасения есть любовь и жертва. Причем, как следует из контекста канонических Евангелий, внутренняя духовная работа ставится выше, чем внешние «труды» (т. е. ритуалы), на что прямо указывают слова Иисуса: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их». [Евангелие от Матфея, гл. 23, стих 25—26]
