Посторонним В. - страница 4

23.00

Вспоминаю последнюю встречу с В. Я не знала, понятно, что это такая специальная встреча, что она – последняя.

За полгода до, летом, мы стояли ночью на набережной, потом спустились к самой воде. Я сняла туфли, держа их за каблуки, зашла в реку. Маленькие волны прохладными щеками прикасались к моим лодыжкам, это было нежно, так нежно. На некотором отдалении проплывали живописные рукастые ветки, пустые баклажки из-под пива и пакеты, надутые ветром – на манер парусов. Оглянулась.

Силуэт В. выделялся на темном пустом пляже, был светлее, чем нагретый густой воздух, я не видела выражения его лица – но знала, улыбается. Вышла из воды и пошла, шагая очень осторожно, стараясь минимально испачкать в песке мокрые ноги, разумеется, оступилась и рухнула, раздавив множество миниатюрных дюн.

– Идет бычок, качается, вздыхает на ходу, – сказал В., подавая мне руку, действительно, улыбался.

– Ну уж нет, – сказала я мстительно и сильно дернула за протянутые пальцы. – Садись давай тоже!

– Сесть? Да ты что?! Ведь пляж – любимое отхожее место миллионов горожан! – притворно возмутился он.

Я засмеялась, потому что это были мои недавние слова.

Мы сидели на теплом еще песке, и это было ужасное счастье.

– О чем думаешь? – спросил он.

Поскольку для примитивных женских организмов понятие «счастье» наряду с «хорошо» включает еще и «всегда», я ответила:

– Зиму хочу, и чтоб мы сидели в том самом милом кафе на площади, где есть камин. И пили горячий коктейль или глинтвейн.

Иногда все так и происходит. Мы сидим в том самом милом кафе на площади, официант от длинной спички зажигает витую невысокую свечу, и затоплен камин, и подан в керамических кружечках глинтвейн.

Но мы немного недовольны друг другом. Так, мелочь. Он говорит мне, что не мог дозвониться все утро. Я кривлю губы и отвечаю, что не знаю, почему он не мог дозвониться. «Все, кто хотел, дозвонились», – уже лишнего говорю я, слизывая рубиновые капли глинтвейна с толстенькой горячей кружки.

«И кто эти все?» – ревниво спрашивает он. Сердится. Мне стыдно. Какие еще дешевые уловки. Зачем.

«Оставь, оставь», – прошу я. Широко улыбаюсь. Протягиваю руку, глажу его ладонь в островках шелушащейся кожи – постоянно в резиновых перчатках, раздражение.

Смотрю на мужчину, который занимает почти всю мою жизнь. «Слишком много места, – неосторожно думаю я, – меня уже почти нету самой, – глупо думаю я, – надо бы его немного сократить», – преступно думаю я.

00.30

Только что позвонила подруга Аля и прошипела в трубку, чтобы я не вздумала ходить со Снежаной Константиновной и ее новейшими приятелями на встречу. Снежана Константиновна и Аля – мои одноклассницы, но друг к другу у них ряд взаимных нравственных претензий, и дружат они только через меня, так бывает. С Алей мы сидели за одной партой и доводили учительницу обществоведения тем, что с выражением и по ролям читали стих Роберта Рождественского «Отдать тебе любовь? Отдай! Она – в грязи! Отдай в грязи! Я погадать хочу! Гадай! Еще хочу спросить! Спроси!..» В восьмом классе Алю полюбил странноватый мальчик Бугров, он написал ей сто тридцать семь писем абсолютно неразборчивым почерком.

А несколько лет назад Алька сама полюбила своего лечащего стоматолога, спала и видела его рядом, с бормашиной наперевес. Записывалась к нему на прием каждый день, но, к сожалению, ее прекрасные зубы скоро подошли к концу – в плане потребностей в лечении. Но стоматолог уже заподозрил своим стоматологическим умом неладное: «Девушка, – сказал он, вынимая руки в беловатых перчатках из подругиного рта, – вы меня прямо преследуете!» «Какая чудовищная ложь! – с чувством ответила Алька. – Я просто слежу за зубами!»