– А вы что, журналист?
– Нет, а вот мой жених – да. Акцент у вас жуткий.
– Спасибо за комплимент. Вы южанка? Не из Минги случайно?
– Вы слышите диалекты?.. Из Минги. А что в В. творится?
– Сами что, не знаете?
– Откуда мне знать, – возразила она. – Мы выехали ночью. Мы сутки шатались. Что я могу знать? Вчера все было спокойно. Может, вы знаете, если приехали недавно.
– За своих фашистов можете не переживать. Повесят они Ш., боюсь, по радио выступить не успеет.
– А что полиция?
– Полиция стоит и смотрит. Постойте… а вы не беженка?
– Именно.
– О, в этом случае… приношу извинения. Я вас не понял. Я решил, что вы за этих… Извините. Привет вашему жениху-коллеге.
Он услышал, что я много лет жила в Минге. Ничего не зная обо мне, он сказал о фашистах и партии и что они – мои… Как любезно с его стороны указать на это!
В комнате она тихо, чтобы не мешать тете, включила радио. Там играл классический вальс. Держа руки близ груди, она ходила из одного угла в другой, уговаривая себя не бояться. «Внимание! Внимание! Через несколько минут вы услышите важное сообщение!».
– У Марии тоже был метроном, – сказала себе она. – Омерзительный стук… А ей нравился. Как музыканты его выносят?
«Сегодняшний день поставил нас в трагическое и очевидное положение. Я должен подробно изложить моим соотечественникам события этого дня. Сегодня известное вам иностранное правительство вручило президенту М. ультиматум. М. должен был в течение непродолжительного времени назначить на пост главы правительства человека, которого назовет Его правительство. В ином случае Его войска вступят на территорию нашей страны. Сейчас я говорю всему миру, что распространяемые слухи о беспорядках в наших рабочих кварталах, о проливаемых потоках крови, о неспособности нашего правительства контролировать ситуацию являются от начала и до конца наглой ложью. Президент М. просил меня сказать нашему народу, что мы подчиняемся силе, что даже в такой тяжелейший для нас час мы не желаем кровопролития. Мы решили дать нашим войскам приказ не оказывать сопротивление в случае вторжения. Я прощаюсь с соотечественниками с молитвой, идущей от самого сердца: боже, храни нашу несчастную страну!..».
Тишина – и за этим поставили старую пластинку с национальным гимном.
– Значит, вы вернулись, – сказал Митя.
Он прошел в гостиную, в которой Катя расселась на «обломках» былого благополучия. Из спальни тетя ей кричала: что в комнатах слишком жарко, и ярко светит солнце, и сквозняк, и плохие новые стекла – отчего они решили не заклеивать углы?
– Вот, лежит в постели и капризничает, – прошептала Катя.
Он заметил, что как-то неуютно с разбросанными по полу вещами.
– Ах, потерпишь! Я бы уже давно занялась этим, если бы тетя не валялась в постели второй день. Ее нога прошла, и шла она от поезда спокойно. Пока она не встанет и не поможет мне, я сама ничего не буду делать.
Митя сделал другое замечание, касающееся ее якобы бесчувственности, но его она словно не услышала.
– И что же известно? Я пропустила все самое интересное. А ты, небось, достал отличный материал. Конечно, ты вечно лезешь в самый эпицентр.
– Ты права, материал хороший, но… все равно мне нужно сматываться. Я серьезно… После 10-го числа я точно уберусь отсюда. Я не дам засадить себя в тюрьму, пусть и не мечтают!
– Значит ли это, что я снова смогу с тобой работать? – оживилась Катя.
– Если хочешь, то конечно. Нам все же стоит пожениться. Сейчас. Тут.
