– Зубрилка моя, – ласково кусает ушко, а я терплю, – точно не обижаешься?
– Не обижаюсь.
– Тогда до завтра, фиалка? – отпускает, и вроде бы сейчас он здесь, со мной, но нет. Он с ними там, в машине, с новой неизвестной компанией.
– До завтра.
– Я люблю тебя, малышка, – на полпути оборачивается Свирский и расплывается счастливой лужицей, точно подросток, выклянчивший у родителей разрешение погулять еще часик.
Нет, не любишь…
*Mayday (мэй-дэй) – сигнал бедствия, используемый в ситуациях угрозы для жизни людей и тп.
– Юленька, больше экспрессии, дорогая! Где эмоции? Я хочу видеть твои эмоции!
Если я покажу Марте Михайловне, моему педагогу по специальности, те эмоции, которые сейчас у меня внутри, вряд ли они ей понравятся.
Моя туника будто после стирки без отжима, а спортивное трико от пота неприятно облепило мой зад. Я вкалываю над сольной экзаменационной хореографией, как проклятая, но делаю каждое танцевальное движение механически, потому что мыслями я не здесь.
Во мне коктейль из разочарования, обиды, злобы и отчаяния. Несколько дней вместо того, чтобы готовиться к теоретическому экзамену у ржавого Смелковского, я штудировала статьи из интернета, выискивая информацию о том, как можно и нужно помочь наркозависимым.
Я уверенна, что Матвею нужна помощь.
Пока не поздно.
Потому что стадия уговоров и разговоров уже невозвратно пройдена, и дальше это не работает. Необходима специализированная медицинская и психологическая помощь. Для этого я планирую поговорить с Ириной Владимировной, мамой Матвея.
Не знаю, имею ли я на это право, но мне не все равно.
Я, черт возьми, при всех косяках Свирского за него переживаю.
Марта Михайловна – прекрасный не только хореограф, но и психолог, запросто считывает мое нерабочее настроение.
Современный танец – мой любимый экзерсис, и я всегда выкладываюсь до остатка, но не сегодня.
– Великие танцоры велики не из-за их техники, Юленька, они велики из-за их страсти, – Марта Михайловна останавливает музыку и снисходительно улыбается. Не кричит, не ругает, она умеет поставить на место и заставить работать вот таким одним предложением. – Где твоя страсть? Что случилось?
Моя страсть улетела вместе с выкуренными косяками Матвея. Я чувствую, как теряю его, и как в наших отношениях появляется третий участник, наркотик, разрушая те самые отношения, становясь гораздо важнее меня.
Не успеваю ответить преподавателю, так как в дверь воровато стучат.
С Мартой Михайловной одновременно поворачиваем головы, когда слегка приоткрывается дверь и в ней показывается взъерошенная голова Матвея.
– Марта Михайловна, добрый день! – Свирский приветливо улыбается, соблазняя своей милой ямочкой на щеке, от которой многие женщины млеют. – Можно Юлю на минуточку?
За такую ямочку ему можно всё, даже не спрашивая, но женщина поворачивается ко мне и изгибает вопросительно бровь.
Не уверена, что хочу разговаривать с ним.
– Юля, если в этом кроется твой внутренний конфликт, – кивает на выжидающего в дверях Свирского, – то советую решить все свои проблемы и вернуться к занятиям с полной отдачей.
– Хорошо. Извините. Я быстро, – срываюсь с места и бегу к двери, но не от того, что желаю поскорее оказаться рядом с Матвеем. Мне не хочется подводить Марту Михайловну и нарушать экзерсис, пользуясь ее порядочностью и доверием.
– Юлька, – стискивает в крепких объятиях Свирский и приподнимает над полом. – Привет, фиалка.
