Потерянные страницы - страница 36

Ваше Сиятельство, не могу не оповестить Вас о том вопиющем факте, который был бы совершенно оскорбительным и унижающим достоинство для любого человека, независимо от его чина или профессиональной деятельности. К сожалению, этот факт по сути своей и форме настолько оскорбителен, что является одновременно и требующим сокрытия, и предосудительным. Но, так как этот факт коснулся лично меня и унизил достоинство моей семьи и моего рода, а также, в общем, затронул нашу службу и мою профессиональную деятельность,я не могу позволить себе скрыть этот факт от Вас. Именно за ним и последовал целый ряд атак и выпадов против меня, которые сегодня возобновились. Принимая во внимание то, что обстановка настолько обострилась, я и принял решение уйти в отставку.

В тот день, я имею в виду 10 сентября 1911 года, мой непосредственный руководитель, товарищ министра, господин X попросил меня зайти к нему. Когда я пришел, в его кабинете находился Нижегородский губернатор Алексей Николаевич Хвостов. То есть, как Вы видите, это случилось спустя несколько дней после убийства Петра Аркадьевича. Господин X попросил меня, да, именно попросил, а не поручил, как это ему подобало по должности, встретиться со «Святым монахом» у него на квартире по адресу: улица Горохова № 64. Об этом адресе и монахе я уже знал, так как пресса и общество имели неоднозначное, и в большинстве случаев отрицательное, мнение о нем. Он попросил передать запечатанный конверт с письмом, и лично поговоритьс адресатом. В итоге, я вместе с ним должен был поехать в Царское Село и лично проследить, чтобы срочно, в тот же день, Григорий Распутин передал это письмо Императору. А если бы он не смог передать письмо лично, то письмо надо было вручить хотя бы Александре Федоровне, чтобы она срочно отнесла послание Его Величеству.

Мне сразу же не пришлась по душе эта просьба, так как у меня не было никакого желания встречаться с человеком такой сомнительной репутации, пусть даже и лицом, приближенным к Императорской семье. Тем более, поездка в Царское Село вместе с ним. Но я не посмел отказать в такой, казалось бы, незначительной просьбе. Я медлил, но мне ничего не оставалось делать, письмо его Сиятельства было уже у меня на руках.

Я поехал. Секретарь Распутина – Арон Симанович – встретил меня, проводил в столовую комнату, где был накрыт стол, вокруг которого сидели несколько женщин. Оттуда мы перешли в приемную, где находились шесть или семь ожидающих женщин. Некоторых из них я узнал, они меня узнали тоже, но сделали вид, будто не замечают меня. Причина этого была понятна: я хорошо знал их мужей, поэтому они и не были рады видеть меня там. Конечно же, им было неприятно, что я увидел их в очереди пришедших к монаху на «лечение». Секретарь вышел из приемнойв соседнюю комнату, – подождите меня, – сказал он. Я принялся ждать, и чтобы хоть как-то скоротать время, и не встречаться взглядом с ожидающими женщинами я даже не сел на стул, а подошел к окну. Через некоторое время секретарь открыл двери и пригласил меня в комнату, в которой, кроме него, никого не было. Он указал на вторую дверь и сказал: у него сеанс лечения, и через несколько минут он встретится с Вами. Я снова подошел к окну. В это время из второй комнаты послышался голос: Где он, пусть заходит. Симанович как-то странно улыбнулся. Что означал этот процесс лечения, и чего ждали эти женщины, я понял лишь после того, как своими глазами увидел это. Простите, граф, но более оскорбительного пережить невозможно: так называемый монах лежал на тахте в чем мать родила, а «больная», жена известного чиновника сидела на нем верхом. Они оба посмотрели на меня, будто я был их лакеем или секретарем, и мое присутствие там для них ничего не значило, так как они продолжали сеанс«лечения». Он же протянул мне руку и, отвратительно взглянув на меня горящими глазами, сказал: «Давай, что ты там принес передать! А ежели чего сказать надо, то скажи на ухо.» И вот так он ждал моих действий, протянув руку и сверля меня глазами. От такого оскорбления у меня чуть не разорвалось сердце. Мое терпение никогда не подводило меня, но шок, который я испытал, оказался сильнее меня. Через несколько секунд я смог совладатьс собой, плюнул в него (извините) и хорошо выматерил этого бугая, да так, чтобы все ожидающие слышали в приемной. Я хлопнул дверью и ушел. От злости я не мог видеть ничего, и еле дошел до экипажа. На работу я не поехал, надо было где-то отвести душу. Я вышел на набережную и сел на скамью, и, когда немного успокоился, вскрыл конверт и прочитал письмо.