Потерявшие имя - страница 16

– Ты желаешь узнать, чем я живу? Почему не сломался после аварии?

– Да. Всё это.

Мне хотелось врать ему в лицо, рассказывать придуманные мной небылицы. Тяжело вздохнув (пиво помогало расслабиться, уйти от всплывающей боли, хоть на время), из моего рта полилась история.

Мальчик, мечтавший объехать весь мир, чтобы посмотреть на животных из зоопарка в местах их обитания. Мальчик, желавший встреч с самыми красивыми девушками. Мальчик, проводящий в седле мотоцикла сутки напролёт, гордость и краса родителей. Этот мальчик сломался после аварии, пытался покончить с собой, когда услышал приговор своим мечтам и чаяниям в коротко брошенной фразе «Квазимодо» одной медсестре другой возле дверей его палаты. Его сопли и слёзы во время реабилитации, как право на самостоятельное решение – решение уйти из этого мира, когда ему вздумается.

Я сидел и слушал свой голос, как абсолютно посторонний человек. Настолько посторонний, что чужие (мои!) переживания и боль не весят больше, чем произнесённое слово. Перед моим мысленным взором предстала больничная палата, за стенами которой меня не ждало ни чего. Эта палата была настолько мала по сравнению с большим Миром Моего Рухнувшего Будущего, как была мала крышка на бутылке с водой, стоящая передо мной на столе по сравнению с Миром, не ограничивающимся стенами этого паба. Маленький «я» балансирует на этой части пространства, окружённый пустотой. Жалость в глазах отца и слёзы матери толкают меня, плохо стоящего на одной ноге, упасть в пропасть небытия. Потом обещание-просьба отца (что я не буду сломанной куклой в инвалидном кресле) и моя клятва (что я устою на этой бутылочной крышке, не буду прыгать сам).

В одно из посещений Тед научил меня одним движением выпивать содержимое стакана при помощи рук. Моих рук, неспособных удержать что-то больше трёх секунд. Сейчас я понимаю, что неправильно истолковал его советы и уроки. А тогда я начал заполнять окружавшую меня пустоту крепким алкоголем, желая залечь на дно и больше не всплывать.

Обещания данные Теду, обещания данные отцу. Чего они от меня хотели! Им казалось, что я заливаю алкоголем боль, но на самом деле я в нём плавал как рыба. Нет, не рыба (она не может утонуть) – дельфин. Выныривая иногда из запоя, я обозревал окрестности и своё тело, смотрел в грустные глаза отца, слушал плачь мамы. Лишь одна сестра верила, что рыба может ходить по земле. И она пошла!!!

В одно из моих «выныриваний» Тед и моя сестра заперли меня в квартире (в той самой, в которой я живу последнее время), оставив мне право питаться, пить витаминизированную воду, смотреть передачи про животных и людей «вставших на ноги» после аварий. Мне было настолько больно и страшно, что я рассердился. Моя злость вылилась в гнев, а ярость швырнула вилку в экран телевизора. Глядя на перекошенное изображение лица человека на полуработающем экране телевизора, я взорвался хохотом, выдавливающим из меня все жидкости и выделения. У меня болело всё тело, руки и ноги сводило судорогой, но голова моя была чиста и алкоголя в крови больше не было. Как больше не было жажды плавать в алкоголе и собственных экскрементах. Я увидел себя со стороны, плавающем в аквариуме, в котором давно не меняли воду. И эту субстанцию из отходов моей жизнедеятельности и остатков разлагающейся пищи я принимал за воду?

Теперь дыша одним воздухом с людьми, я стал их слышать. Мой слух был настолько хорош, что я разбирал отдельные голоса в общем гуле паба. И снова оказавшись на маленьком «клочке суши» я стоял, балансируя на одной ноге. Мне оставалось держаться или упасть в «жижу», которую мой организм и сознание не принимало уже за панацею. Крыльев у меня не было, а значит, и других вариантов избежать падения тоже. Страшно устав балансировать на грани трезвости и пьянства у меня был только один выход – нарваться на мощный апперкот. И вот сидя вечером в пабе и давясь пивом, я рассмеялся в лицо одному из «мучеников» покрепче. «Мученик» изливал своё «горе» собутыльникам (девки не любят, негодяям везёт, а славным парням достаётся только тёплое пиво). Я всё прекрасно слышал и меня разбирал смех, от сравнения своего положения с его «жизненными проблемами». Подойдя к нему вплотную, шатаясь от распиравшего меня хохота, я рассмеялся ему в лицо, рассчитывая, что он меня по меньшей мере вырубит (в лучшем случае убьёт). От бродившей в моём теле ярости у меня резко заболел живот. Плюс вырывавшийся смех, вызывал спазмы, заставляющие меня сгибаться. Так, я случайно обнял «Мученика», избежав его гнева. До самого закрытия мы как сумасшедшие ржали, стоило нам взглянуть друг на друга.