– Это ты, Опал. Я рад, – сквозь зубки прошипел дворецкий.
– Как у тебя дела?
– Кости трещат. Но жив – здоров. Так что тебе от меня понадобилось?
– Я подслушала Ваш разговор. Но совершенно случайно … – краснота разрушила лунную шерстку Опал, – И вот, что я хотела тебе сказать, Эмеральд. Ну… только не…
Хвост старого кота, казалось перекопает грунт сейчас. Настолько его возмутил факт подслушивания, а больше своей невнимательности.
– Так вот, – продолжила Опал – Здесь Рубин ты не найдёшь. Она убежала на Землю. Я видела.
– Проклятый кровавый дракон! Зачем же она! Я немедленно иду за ней.
Эмеральд стартанул так, что кости его с хрустом выпрямились. Опал не нашла ничего лучшего, чем устремиться за ним, вновь высунув свой язык.
– Вот мне приключения, старому! – бурчал Эмеральд!
– Эмеральд! Эмеральд, можно мне с тобой? – кричала вслед ему Опал.
Альберт ехал с тем лицом ущемлённого в правах человека, который, в целом, не против ущемления в праве, но не понимает почему именно на него пала карма. Он с вздутыми щеками закутался в толстовку, пуская носом пузыри внутрь. А за пазухой с его подбородком весело играла киса, приятно щекоча его подушечками лапок.
«Несправедливо. Что я сделал? Я же со страху сломал стул. Было бы понимание вокруг, едва ли я поехал к мозгоправу. А он сейчас там направит. Заставит меня бредовые картинки рисовать; да, рисовать. Если же он все-таки меня попросит нарисовать, что мне нравится: я нарисую сосновый бор. Нарисую так, чтобы запах шишек стоял в кабинете. Только поднеси лицо к рисунку и вот ты весь в иголках. Опушка, сплошной овраг и внизу в овраге – чёрного блеска речка с прозрачной, чистой водой. И жаль, что я не могу управлять ей. Я бы передвигал точенные камешки струйкой. Туда, сюда. И гонял бы насекомых. И чуть белое солнце бы садилось за горизонт, садился бы и я – под вечнозелёную красавицу, утопая в запахе, цвете и свежем воздухе. Я бы долго смотрел вниз: хотел бы спрыгнуть, но боялся. Я бы сжимал в ладони остатки солнечного света, будто сжимаю апельсин до получения сока. Наступал бы вечер и пока меня не забрали комары, за мной бы пришёл папа. Поругался бы, но с улыбкой.»
В это время, пока Альберт мыслями был в сосновом Бору, мачеха его была в оцепенении. Киса от удара в борт машины выпрыгнула с согнутой спиной на сиденье и отчаянно зашипела. И если бы мачеха была в обычном расположении духа – она бы сейчас первым делом вышвырнула кису на улицу. Именно поэтому Альбертина наскоро набросил на неё толстовку и она скрылась в чёрной ткани. Но мачеха не была в обычном расположении духа. Теперь ее сковала склока и гнев. Она проскрежетала зубами, включила аварийку и, хлопнув дверью, принялась разносить невиновного.
– Ты что, х..ла! Знаков не видишь? – Альберт поморщился от смешного слова; он и знать не знал, что есть такое мощность русского словообразования.
Надо сказать, ситуация типична. Когда выезжаешь с второстепенной пропускай, чтобы кто-то заспавшийся не въехал тебе в боярину автомобиля. Истина простая: проще, чем дважды два. Но иногда у ограниченного числа людей активируется скрытая способность – собственной глупостью, гневом и склоками им удаётся доказать, что они не виноваты, а виноват другой. Хотя о чем это мы? Тоже истина в самой первой инстанции.
– Вы должны были пропустить меня! – почему-то вежливо и спокойно начал мужчина, въехавший в автомобиль мачехи Альберта.
