– Ей то, какое дело!
– Какое дело?! Я тебе скажу какое! Ты думаешь, ей приятно выходить на улицу и смотреть в глаза тем, кто называет её дочь шалавой! Замечательная учительница, прекрасный человек, и такая непутевая дочь!
И чего это меня понесло так распинаться, не понятно. Стукнуть бы ей пару раз по башке, чтобы мозги на место встали. Хотя не факт, что там есть чему вставать. Судя по поведению, у курицы и то мозговая деятельность обширнее, чем у этой мадам.
– Я не шлюха!
– Да, а кто же ты?! – я удивленно подняла бровь. Ярость начала утихать, точнее она вновь сконцентрировалась где-то глубоко, до следующего раза. Это уже стало частью меня, и не удивляло. Было искренне жаль эту девчонку, которой нет и шестнадцати, но еще больше жаль ее мать, которая была моей первой учительницей. – Скажи мне, кем ты себя считаешь?
Наташа сникла и чуть слышно ответила, опуская глаза:
– Это я пользуюсь ими, а не они мной.
– Это ты так думаешь, но ты не права. – Наконец голос вновь сделался спокойным и не звенел, как дребезжащий металл. Вот только говорить уже не хотелось, хотя и было нужно. Быть может, в сотый раз произносить одни и те же слова, не теряя надежды, что однажды до ее скудного мозга они все-таки доберутся. – Еще есть время измениться, пока ты не сделала того, о чем будешь жалеть всю жизнь. Тебе всего 16, так не ставь же на себе клеймо «шлюха».
– Зоя, зачем тебе все это? Зачем ты постоянно меня одергиваешь?
– Только Бог видит, как мне это надоело. Если бы не твоя мать, я бы давно послала твою жизнь к чертям, а не купала бы под колонкой и не таскала бы домой, да ещё втирая при этом правду жизни. У меня и без тебя проблем достаточно.
К счастью, жило это создание достаточно близко. Поэтому через пару минут мы остановились у дома.
– Твоя подруга никогда не ведет себя так, как я, да? – вдруг спросила Наташа.
Я взглянула на Марину, которая, молча, стояла в стороне, наблюдая за происходящим, и ответила:
– Нет.
Представить Маринку в таком амплуа не получалось, даже если включить всю имеющуюся фантазию на полную катушку. Самоуважение – штука серьезная, и именно его Наташке катастрофически не хватало.
– А что, если я не послушаюсь тебя и снова напьюсь? – с вызовом предположила девушка. Ее пепельные волосы сейчас напоминали мокрые сосульки, косметика вся поплыла по лицу черными разводами.
Теряя остатки терпения, устало ответила:
– Это будет зависеть от моего настроения: возможно, я изобью тебя, полежишь недельку в больнице, поумнеешь; возможно, я снова потащу тебя домой, а может, просто плюну, и ничего не буду делать. Тебе решать, но не советую испытывать мое терпение, я говорю серьезно. А теперь марш домой! Живо!
Наташа скрылась в подъезде, старая обшарпанная дверь со скрипом вернулась на свое место. Марина уже хотела было идти обратно, но, видя, что я не двигаюсь с места, тоже замерла. Ещё минуту спустя в окне на 3 этаже загорелся свет. Из форточки на улицу высунулась голова женщины.
– Зоя, ещё раз спасибо тебе, дорогая!
– Да не за что, Вера Николаевна. – Крикнула я в ответ и, с трудом преодолев сильнейшую жалость к этой доброй женщине. Трудно не жалеть хорошего человека, которому собственное дитя с остервенением треплет нервы. Не буду заводить детей, никогда! Потом, повернувшись к Марине, сказала. – Вот теперь я спокойна. Идем?
– Конечно.
Вдвоем мы неспешно брели по ночному городку. Днем он напоминал картинку, за то ночью всегда вылезала оборотная сторона, которую все знали, но упорно старались делать вид, что не замечают.
